Суббота, 26 августа. Можно умереть с тоски в деревне!
С изумительной быстротой я сделала эскизы двух портретов – отца и Поля, в тридцать пять минут. Сколько женщин, которые не могли бы этого сделать!
Отец, считавший мой талант тщеславным хвастовством, теперь признал его и остался очень доволен, я была в восторге, так как рисовать – значит приближаться к одной из моих целей. Каждый час, употребленный не на это или не на кокетство (так как кокетство ведет к любви, а любовь, может быть, к замужеству), падает мне на голову, как тяжесть. Читать? Нет! Действовать? Да!
Сегодня утром отец вошел ко мне, и когда после нескольких незначительных фраз Поль вышел, водворилось молчание; я чувствовала, что отец хочет что-то сказать, и так как я хотела говорить с ним о том же, я нарочно молчала, сколько для того, чтобы не начинать первой, столько и для того, чтобы видеть колебание и затруднительное положение другого.
– Гм… что ты сказала?- спросил он наконец.
– Я, папа? Ничего.
– Гм… ты сказала… гм… чтобы я поехал с тобой в Рим. Так как же?
– Очень просто.
– Но…
Он колебался и перебирал мои щетки и гребни.
– Но если я поеду с тобою… гм… и maman не приедет? Тогда… видишь ли, если она не приедет… гм… то как же быть?
А! а! Милый папа! Наконец-то! Это вы колеблетесь… это чудесно! Это отлично!
– Мама? Мама приедет.
– Ты думаешь?
– Мама сделает все, чего я хочу. Ее больше нет, существую только я.
Тогда, видимо облегченный, он задал мне несколько вопросов относительно того, как мама проводит время, спросил и о многих других вещах.
Отчего это мама предостерегала меня от злобного направления его ума, от его привычки смущать и унижать людей? Потому что это правда.
Но почему же я не унижена, не сконфужена, между тем как это было всегда с мамой.
Потому что отец умнее мамы, а я умнее его.
Кроме того, он уважает меня, потому что я всегда его побеждаю, и разговор со мною полон интереса для человека, ржавеющего в России, но достаточно образованного для того, чтобы оценить познания других.
Я напомнила ему о моем желании видеть полтавское общество, но по его ответам я видела, что он не хочет мне показывать людей, среди которых он блистает. Но когда я сказала, что желаю этого непременно, он ответил, что желание мое будет исполнено и вместе с княгиней принялся составлять список дам, к которым нужно поехать.
– A m-me М., вы с ней знакомы?- спросила я.
– Да, но я не езжу к ней; она живет очень уединенно.
– Но мне нужно будет поехать к ней с вами; она знала меня ребенком, она дружна с maman и, когда она меня знала, я производила невыгодное впечатление в физическом отношении. Я бы желала изгладить это дурное впечатление.
– Хорошо, поедем. Но я на твоем месте не поехал бы.
– Почему?
– Потому… гм… что может подумать…
– Что?
– Разные вещи.
– Нет, скажите: я люблю, когда говорят прямо, и намеки меня раздражают.
– Она подумает, что ты имеешь виды… Она подумает, что ты желаешь, чтобы ее сын сделал тебе предложение.
– Гриц М.! О, нет, папа, она этого не подумает. М.- прекрасный молодой человек, друг детства, которого я очень люблю, но выйти за него замуж! Нет, папа, не такого мужа я желаю. Будьте покойны.
Кардинал умирает.
Ничтожный человек (я говорю о племяннике)! За обедом говорили о храбрости, и я сказала замечательно верную вещь: тот, кто боится и идет навстречу опасности, более храбрый, чем тот, кто не боится- чем больше страх, тем больше заслуга.
Свободное копирование
