авторів

1427
 

події

194041
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » Zhvaneckiy » Интервью для радио "Эхо Москвы"

Интервью для радио "Эхо Москвы"

08.03.2009 – 08.03.2009
Москва, -, Россия

К.ЛАРИНА: Ну что же, интересовался Михаил Жванецкий, как переводится «дифирамб» на русский язык. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Не прошло и минуты, как я готова Вам ответить на этот вопрос, Михаил Михайлович. Здравствуйте! Здравствуйте! 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Прошло. Здравствуйте, да! 

К.ЛАРИНА: Итак, внимательно слушаем: дифирамбы – народные гимны бурного оргастического характера. (смеется) 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Замечательно. 

К.ЛАРИНА: Исполнявшиеся хором, большей частью переодетого сатирами, на празднике сбора винограда в честь бога производительных сил природы и вина Диониса. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Очень хорошо. 

К.ЛАРИНА: Подходит? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Очень подходит, подходит вполне. 

К.ЛАРИНА: По-моему, очень все в тему. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, да, да, да. 

К.ЛАРИНА: Особенно мне нравится «бурный оргастический характер». 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Значит, оказывается, я их слышал. (смеются) Я думал, никогда не слышал – значит, слышал. 

К.ЛАРИНА: Итак, Михаил Жванецкий у нас в студии. Которого мы, конечно же, поздравляем, прежде всего, с прошедшим днем рождения, плавно переросшим в долгий юбилей. И я так понимаю, что еще долго он будет отмечаться. Во всяком случае, сразу скажу, что вот, 13 марта будет как раз концерт Михаила Жванецкого, который будет посвящен вот этой вот невозможной дате. И говорят, что там даже будет петь Алла Пугачева – слух уже об этом прошел по всей Москве. Это правда? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, да, да. 

К.ЛАРИНА: Это правда? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, да, обещала. И это будет 13-го в зале Чайковского. 

К.ЛАРИНА: Хорошо. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Теперь дальше. По поводу юбилея и ордена, который Вы получили, с чем Вас тоже поздравляем. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Спасибо! 

К.ЛАРИНА: За заслуги перед Отечеством. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Четвертой? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, четвертой. 

К.ЛАРИНА: …степени. Я тут, когда открыла новости, мне почему-то вылезла такая странная новость: одесский писатель-юморист Михаил Жванецкий… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: …получил орден за заслуги… та-та-та… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Думаю: кто же этот «одесский», что это такое, вообще? Какой одесский? И что Вы думаете? Это украинский сайт! Конечно же, конечно же. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Очень как-то укололи… ревниво относятся. Да? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: (смеется) 

К.ЛАРИНА: Да, да, обидно им. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. Ну ничего, нет, я, я… 

К.ЛАРИНА: А от украинского правительства? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: А? 

К.ЛАРИНА: От украинского? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: От украинского правительства был факс президента с поздравлениями. «И не только на Украине, — он пишет, — но и за межами». Это значит, и за границами Украины тоже. 

К.ЛАРИНА: Ну, это все-таки хорошо, да? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Это где мы сейчас находимся, да, да, да. 

К.ЛАРИНА: Вы вообще себя ощущаете… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: «Известного за межами…» Не только на Украине, но и за межами, — вот так там сказано. 

К.ЛАРИНА: Вы себя, скажите, ощущаете человеком все-таки советским, вот скажите, пожалуйста? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Советским ли? 

К.ЛАРИНА: Да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Конечно, большей частью советским, конечно. Я думаю, что мое поколение советское. Я уже, может быть, и один из первых перестроился. И не только перестроился… я не буду говорить этой одесской скороговорочкой, в чем часто критики меня обвиняли, я буду говорить медленной московской такой, акцентированной речью. Я и жил раньше свободным, в советское время я старался быть свободным, поэтому… единственное, что предмет моих ругательств и проклятий как-то переместился, исчез… Вот, как говорится, советская власть исчезла вместе с нашими деньгами и со всем остальным, и мы перешли, уже перешли вот в это время. И какое-то время мы действительно… у меня тогда… Вы сейчас хотите, чтобы я это сказал? Т.е. у меня был какой-то период растерянности, я просто был восторженным, я видел Ельцина, это выражение «простите меня», оно меня просто потрясло. Я не мог это равнодушно слышать. И был восторженным, так как я сатирик не по профессии и вообще не сатирик, но меня назвали сатириком, то у меня полностью отключилась сатирическая вот эта кнопка. Совершенно – нервы сатирические не выдержали, и я просто стал плакать и смеяться, и страшно мне было. Я помню, мы с Булатом Шалвовичем говорили, что мы хотим от Горбачева: значит, четыре каких-то пункта. Первое: отпустить евреев, второе: выпустить Сахарова, третье… что было там третье?.. а, Оруэлла напечатать, третье… и вывести из Афганистана. И он все это сделал. И конечно… 

К.ЛАРИНА: Это похоже, кстати, на знаменитое «Письмо десяти», которое было в «Московских новостях» тогда опубликовано, под названием «Пусть Горбачев предоставит нам гарантии». Когда наши эмигранты писали, помните, оттуда знаменитое письмо? Аксенов, Любимов в ту пору еще был эмигрантом, Юрий Петрович, и многие-многие из них… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: А, да, да, да. Да. 

К.ЛАРИНА: Они вот таких же гарантий требовали от Горбачева – тогда они вернутся. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: У меня к Вам по этому поводу вопрос. Очень много вопросов у нас пришло на сайт, естественно, к Вам… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: …поскольку Вы человек… гость долгожданный. Я кое-какими вопросами воспользуюсь, есть очень хорошие. И один вопрос, который я хотела Вам задать – вот, от слушателя. Слушатель написал из Германии, из Дюссельдорфа написала Ваша поклонница. Которая сказала, что в начале 90-х Вы, выступая где-то, видимо, там, в Германии, сказали им, которые там живут, русские, что когда можно будет возвращаться, «я вам свистну». 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: И вот, вопрос у этой женщины возник: «Пора свистеть, или еще нет?» 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Нет, еще нет. Я говорю совершенно твердо и уверенно. Что же Вы, выбрали тяжелое… (смеется) Я понимаю, что здесь еще не пора. Может быть, там уже пора Вам свистнуть, но здесь еще не пора Вас принимать. Поэтому можете выехать отсюда, но здесь мы не готовы… оттуда можно выехать, сюда не надо подъезжать пока, нет. Надо… я нам пока… да… ну, это… дальше я буду мекать, бекать, потому что я должен говорить конкретно, что Вас здесь ждет – мне не хочется, сегодня праздничный день. 

К.ЛАРИНА: А отчего люди уезжают? Вот мы привыкли делить волны эмиграции на волны, мы их так называем: «колбасная», «свободная», еще какая-то эмиграция. Вот, по каким причинам люди уезжают, покидают родину? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: От хамства. 

К.ЛАРИНА: От хамства. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: От хамства. Процентов на 90. Причем это я знаю… если мы все считаем, что источник информации – это верх, то у меня был долго источник информации низ. Сейчас тоже верх, но еще выше. Не правительство, а выше – там, оттуда. Так вот, это хамство – это я видел снизу, мои друзья близкие школьные работали по обслуживанию… кто-то чинил слуховые аппараты, кто-то чего-то… И люди к ним приходили, и вот люди сидели и рассказывали. Одесса – почему люди уезжают? Жлобство, называлось в Одессе – от жлобства, от хамства. Не от нехваток. Конечно… ну, нехватки, конечно, бывают, наверное, бывают. Ну, там, ну крупы, ну, голод, там… но голода не было уже тогда, тогда все-таки уже можно было есть, уже чего-то было. И в Одессе проблема одежды никогда остро не стояла, все-таки жарко, все-таки юг. Но хамство власти. Абсолютное хамство по отношению к тем, которые ну что-то… но ведь, ведь… это же… ну я уже говорил много раз, это же все суды были. Райком партии… это все суды, районный суд. И кроме суда… еще райком партии. Кроме районного суда горком партии – это городской суд. Домашний суд, дворовой суд, товарищеский суд… все суд, суд, суд, суд. И это хамство по отношению власти с тобой – вот это… потому что ты не мог слышать без конца оскорбления. Все это вызывало… просто оскорбление. Нахождение еще долго под этим влиянием вызывало просто ощущение, что ты оскорблен. И вот от оскорбления люди уезжают быстрее, чем от голода. 

К.ЛАРИНА: На Вас кричали когда-нибудь? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Они говорили так по-хамски… Кричали, да, но они говорили «Миша, заходи, Миша, заходи» — там, Союз писателей здесь, в Москве. Потом как начиналось, как открывалось, так вот, и матом. «Вот у нас, дескать, ваш текст, вашего выступления в Доме актера… вот, — я думаю, бумага лучше, чем у Вас, — и здесь подробно, более подробный текст, чем у вас»,— говорил, там, первый секретарь Союза писателей. И матом, и матом, и матом тебя. И сидишь – во-первых, ты не ожидал, он тебя пригласил просто чтобы… ну как будто хочет… он говорил, что хочет помочь в чем-то тебе, а когда началось это заседание, так подгребли еще двое-трое секретарей Союза, и пошли… и пошли говорить: «это же антисоветщина, это все…» Это так виртуозно было, так больно и жутко, что, конечно, надо было, чтоб остаться здесь после этого, надо было… ну, надо было просто идти к другим людям, которые тебя успокаивали. Но кто-то не хотел идти к другим людям, он считал, что и другие такие же. А я уже знал, что другие не такие. Что это особая школа – школа хамства, чтобы человека сломить. Ковырнуть, достать до печени и там еще поковыряться. «А ну-ка, — называлось, — а ну-ка позови мне его!» — сказал мне как-то первый секретарь ЦК ВЛКСМ, «ну-ка позови! Я ему сейчас при тебе… я ему сейчас при тебе…» Кто-то обиделся и выскочил. Говорит: «Не хочу я слушать это все» — и выскочил из кабинета. А мне: «Миша, позови его». Я был с ним, вместе с тем начальником. Я вышел, говорю: «Зовет». Тот говорит: «Я…» Я говорю: «Ну, как хотите, можете…» Он вернулся, и тот при мне говорит: «Вы еврей, поэтому вы должны приходить раньше, поэтому вы должны вставать раньше. Вы должны делать лучше. Вы должны это все делать лучше, вы должны это всегда осознавать». Как можно это все выдержать? Но тот выдержал. Человек. Ладно, не будем о грустном. 

К.ЛАРИНА: Нет уж, нет уж. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Хотя я всегда о грустном. (смеется) Я просто покрываю пеплом это все, покрываю… Помните, когда-то я сказал вот об этом же, что все мы боремся с сыростью.. все мы боремся с плесенью, да, а кто будет бороться с сыростью? Вот это была сыростью. А плесень – это было в распоряжении сатириков, юмористов – это была возможность стирать, ковыряться. 

К.ЛАРИНА: А Вы у них выступали на корпоративах? Я имею в виду, это тогда называлось не корпоративы, это по-другому… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Так, а нет… ну, это… в общем, сейчас это называется корпоративами. 

К.ЛАРИНА: Да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Не, ну какие-то тогда были корпоративы? 

К.ЛАРИНА: Ну как это у них называлось? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Я корпоративами, честно говоря, и спасся. В общем, я понял, что можно… ну, ну, когда заскакиваешь… Причем референты знали меня все. Ну так… из референтов. Я ж приехал из Одессы, потом Райкин, потом я ушел от Райкина. С их помощью, конечно. Аркадий Исаакович, это он решал. И это… и в это время так получилось, что уже такое было… 83-84 год, 83-й… И референты… помните, как тогда говорили: какая разница между министром и референтом? Никакой, только министр об этом не знает. 

К.ЛАРИНА: (смеется) 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: «Миша, значит, я хочу тебя пригласить… Прям в рабочее время, ты, там, захвати кое-что», и мы заскакивали с ним вместе, он меня брал – и к министру. Я не знаю, чего – машиностроения… закрывали дверь, вынимали сигареты американские, вынимали «Кока-колу», которую, значит, я тогда, ну, в банках видел впервые. Потом, «Виски» — мне не наливали, и я читал. Ну, я читал то, что я пишу. Я никогда ничего не писал из того, что я не хотел. А вот читал довольно часто там, где не хотел, скажем так. Но чувствовал, что надо. И начинались эти разговоры: «Я тебе говорю, это антисоветчик, — прям при мне. – Я тебе говорю. Ты поплатишься, — говорил он референту. – Ты поплатишься». Он говорил: «Не, ни в коем случае. Поверьте. Можно писать с дьяволом в душе – этот пишет с ангелом в душе. Давайте это послушаем. А давайте сейчас «Собрание на ликеро-водочном…» давай, давай…» Я читал «Собрание», он говорит: «Ну да, это другое дело, так это… это да, да». И так постепенно где-то, вот, ко мне привыкли. Как, вот, ну, привыкли к Владимиру Семеновичу Высоцкому, как привыкли к Окуджаве. Привыкли вот так… Шофера подсовывали все время – вот, такие плоскозадые шофера, все время сидят. И эти начальники все время сидят в машинах. И шофера время от времени что-то: «Кто это такой у тебя все время? Что ты его слушаешь?» А он говорит: «А вот это же, вот это новый такой…» И вот так вот постепенно от простых людей шло выше… и вот, я думаю, что очень… т.е. смертельно важно, жизненно важно то, что через этих людей я читал, и мой голос там был слышен. И что-то такое было, что… И мне потом Полянский говорил… А Полянский, он же был тестем чьим-то из наших, из сатириков, дочь его была замужем, и он говорил: «Вы сатирик, Вы ж талант, Вы…» Я ему что-то пришел по делу, я помню – ну, такое дело, мне так нужно было чего-то – с квартирой, с пропиской в Москве. Я болтался здесь. Значит, из Ленинграда меня выкинули, здесь не… И он говорил: «Вы такой талант… Ну, конечно, темы у вас… ну что вы говорите, пуговицы, там, у кого пуговицы на чем держатся, там, что это – пуговицы… Вот, смотрите, — подвел к карте. – Здесь воды нет, здесь хлеба нет, здесь вообще, мяса нет, здесь…» Конечно! Я получал такие сведения, но откуда я знал? Я говорил: «Да…» — говорю я. И он говорил полчаса один. Потом говорил: «Я слышал магнитофон ваш на даче, там, у Леонида Ильича. Магнитофон на дереве висел. Еще где-то там висел магнитофон… У Биляка… какой-то Биляк – это, видимо, чешский секретарь. Биляк…» Он говорил 45 минут, и как высочайший профессионал, сказал: «Ну, всего доброго!» И не взял у меня ни бумаги, ни заявления. Я ничего не успел, я окрыленный от того, что я талантливый, от того, что меня назвали таким талантливым, от того, что я звучу… И я думал: ну, если уж я звучу, то уж с пропиской будет решено. Так и не было решено, так это все… Пока внизу опять из комсомола не начали, космонавт… Короче говоря, вот таким образом, Ксения. 

К.ЛАРИНА: А Вы наблюдали когда-нибудь вот такие перемены, которые с человеком происходят, когда он становится… переходит на… как Вам сказать? Переходит во власть. Т.е. Вы общались, был… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Переходит во власть? 

К.ЛАРИНА: Да. Вот Вы общались… У Вас есть такие знакомые? Вот когда можно было понаблюдать и понять – ничего нельзя этому противостоять, этому искушению, невозможно. Это действительно так? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Это действительно так. 

К.ЛАРИНА: Да? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, конечно. Это действительно так. И… Конечно, мне иногда с помощью огромного таланта – говорю я о себе – удается перевести их в свой мир. Т.е. мир обычных людей, которые ходят в туалет, которые зажигают свет в коммуналке, вот, то-се – вот, перевести в жизнь этих людей. Они тогда, чувствуется, что они это помнят, они это знают. Вообще, дураков нет. Это мое абсолютное открытие. Дураков нет. Есть люди без чувства юмора, которых я считаю дураками. Лично мне кажется, что человек без чувства юмора и есть дурак. Но эти… это… те все наверху – с явным чувством юмора. Явно все. Нет дураков. Поселяется в человеке страх. Страх не только сказать, страх и услышать. Страх быть замешанным во что-то. Страх… я даже не знаю, попасть… вот что такое, вот, как-то… когда всем за столом нравится то, что я читаю. Это уже напоминает заговор. Он попадает не в атмосферу успеха талантливого произведения, он… ему кажется, в атмосферу заговора. И тогда он перестает смеяться и думает о себе. Вот вы ему читаете – он думает о себе. Он начинает думать о себе. Если вокруг, особенно, смеются. Он думает о себе – это видно. И говорит: «Ну все, хватит, так! Теперь… Что ты хотел? Ты хотел сказать какой-то тост? Давай, говори». И без реакции на окружающих. Вот как бывает иногда у Вас на радио тоже. Не у Вас на радио, на всех. Без реакции. Так, ну хорошо… кто-то очень хорошо сказал, нет реакции на это. Так, пошли дальше. Вот пошли дальше, пошли дальше – это гениальный совершенно уход от реакции на что-то хорошее. Ну, радио есть, я понимаю, профессиональная работа – надо идти дальше, потому что время уходит. Я тоже к этому привык, и я вижу: человек думает о себе. Но дураков нет. 

К.ЛАРИНА: Ах ты, Боже мой! Как-то это открытие, на самом деле. Потому что все время хочется думать о том, что дураки есть. Как-то это успокаивает. Я имею в виду… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Нет, нет, нам кажется, нет. Нет, наверху, нет… Нет, там очень сложно… Люди, которые попали туда, прошли через унижения горькие, прошли вот через эти все оскорбления страшные, от которых многие эмигрировали. Эти люди не эмигрировали, они прошли, они пришли через такое подчинение, через необходимость читать по губам беззвучные распоряжения начальства. Там такие… такие выработались качества потрясающие… для того, чтобы абсолютно отодвинуть собственную личность. Отодвинуть в сторону. И все остальное посвятить этому человеку. Пока ты не займешь его место. Как занял его место, тогда ты уже начинаешь вести себя также, потому что у тебя нет другого примера. 

К.ЛАРИНА: А среди них Вы встречали людей, вот, искренне болеющих за судьбу Отечества… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Чуть громче говорите, товарищ. 

К.ЛАРИНА: Да. Пожалуйста. Среди тех… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Потому что Вы там с микрофоном… 

К.ЛАРИНА: Да, да, да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Вот публика Вас слышит, а я от этих уже динамиков уже несколько сам затупел. 

К.ЛАРИНА: Хорошо. Среди них, тех, кто представляет собой те или иные структуры властные, Вы встречали людей, которые искренне болеют за Отечество, за народ? Или это уже так система выстроена, что не может быть? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Скажу Вам, значит, так: я думаю, что есть, и я, самое главное, знаю, что они информированнее гораздо, чем я. Я держусь на интуиции. Я держусь на интуиции. Я держусь на бабушках, тетках, на своем одесском опыте, на московском опыте, на соседях – на держусь вот на том низе, который я ищу по интуиции. А они гораздо информированнее. Они… когда я… тут у меня было, вот этот период, когда Ельцин, после Ельцина, вот эти первые годы, которые мы сейчас называем «тучными» — действительно, в период… И Владимир Владимировича Путина, когда шли цены нефть, и все… Я говорил: «Граждане, ну мы стали жить лучше. Ну я чувствую, я чувствую, я…» Т.е. я потерял половину зала на этом… ну, треть зала – народ сбежал. Просто от меня не хотели это слышать. Потому что хотели слышать от президента – от меня нет, совершенно. Я говорю: ну… И даже Юрий Богомолов как-то написал: «Так жить можно». Я так же сказал: «Так жить можно». Сейчас оказывается, что годы были тучными. Я говорил правильно – чуть не убили. Не должен был говорить. 

К.ЛАРИНА: (смеется) Ну что же, это Михаил Жванецкий, я думаю, нет нужды лишний раз представлять – этот голос можно узнать из миллионов. Именно ему принадлежат эти особенные интонации. Дорогие друзья, если у вас есть вопросы – а у вас их есть, я знаю – пожалуйста, пришлите, не отказывайте себе ни в чем, пришлите их на смс. Но я еще раз повторю, что вопросов пришло огромное количество на сайт, поэтому во второй части я обязательно воспользуюсь вашими подсказками. А сейчас у нас новости. 

НОВОСТИ 

К.ЛАРИНА: Возвращаемся в программу «Дифирамб», напомню, что сегодня у нас в гостях Михаил Жванецкий, и конечно же, я не могу не спросить про театр «Современник», поскольку это был один из культурных шоков, когда я смотрела спектакль «Сон Гафта, пересказанный Виктюком» — я думаю, что Вы уже об этом знаете… Может, Вы уже и спектакль видели, Михаил Михайлович? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Нет. 

К.ЛАРИНА: Ну, напомню нашим слушателям, что одним из героев этой пьесы является вот, сидящий перед нами здесь Михаил Жванецкий. Это такой, образ такой, сатирически-пародийный, здесь, насколько я понимаю, Валентин Гафт использовал в качестве основы свою старую эпиграмму «Спросил однажды вождь страны советской, где Гоголи и Салтыковы-Щедрины? Тут появились вы на свет, Жванецкий, и тут, конечно, часть его вины» — было сказано в эпиграмме; здесь это все от первого лица говорится. Вот, по-моему, впервые Вы уже персонаж. Пародии – это одно, а здесь персонаж пьесы. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, Вы знаете, это… ну вот, я не знаю, я только из рецензии. Я находился на лечении, когда я получил, в общем, это известие. Вначале по Вашему радио, а потом была рецензия Ямпольской, я прочитал в «Известиях». И я сейчас получаю иногда сигналы из театра о том, что надо бы подойти посмотреть и снять напряжение, и что ничего там обидного. Но думаю я: зачем мне мучиться сидеть? Что-то ждать, что-то… Ну зачем? Ну что я должен вот это, о себе что-то еще… Я очень переживаю потом эти вещи, и мне лучше жить нормальной жизнью. Я пока еще не решил, но наверное, все-таки не пойду. Пусть она идет с успехом, пусть, пожалуйста. Ну чего, ну если я уже персонаж, так пусть, ладно. Пусть Валечка… 

К.ЛАРИНА: Ну, там не Вы один, там есть еще… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, да, пусть Валя… он очень талантливо это делает, эти пародии – просто замечательно. Ну, конечно, они всегда злые – но что ж делать? Я сам иногда подставляюсь, если, допустим, куплю себе какую-то машину, потом у меня угонят – так он пишет, «бандиты, видимо, умней». Это я сам его цитирую: «бандиты, видимо, умней – художник должен быть бедней». 

К.ЛАРИНА: (смеется) 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Правильно он пишет, абсолютно правильно. Ну, мне эта бедность надоела еще в советское время. 60 лет я же жил… сейчас я читаю, там, молодежь любит всякие преодоления, житье, там, без света, без воды – я вспоминаю: я жил все 60 лет именно так. Никогда не думал, что это экстрим, но жил именно так. Оказывается, это экстрим. Так что я сейчас какое-то время… особенно меня, конечно… очень люблю автомобили. Это была такая мечта, я перегонял по порту, и посольский автомобиль прибыл на судне каком-то, выгрузили ЗИМ, и я упросил посадить меня за руль. И я ехал на ЗИМе через весь порт на другой район… Единственное, что мне мешало – он был на буксире. Потому что его гнали на ремонт. И я сидел за рулем этой машины. Так что у меня это в крови. 

К.ЛАРИНА: (смеется) Т.е. все-таки искушения в жизни тоже есть? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Да? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Я же вот так, я на всех этих машинах все время, в порту всегда. На автопогрузчиках ночью, я все время за рулем. Вилы громыхают впереди, вот, вилы, и я мотаюсь. Вилы, вернее, даже позади, потому что иногда так, смотришь… ну, впереди, вернее. А когда едешь задним ходом, они позади громыхают. Ночью, ты летишь, и очень опасно – вилы впереди. Но ты летишь, потому что огромные расстояния в порту. Вот, и я… тогда я еще и полюбил эти все эти машины, моторы, бензины, запах бензина – чудный просто запах. 

К.ЛАРИНА: Возвращаясь… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Вот особенно чистишь что-нибудь… Вот сейчас запахнет где-нибудь, и ты вспоминаешь сразу все. 

К.ЛАРИНА: Возвращаясь к людям, о которых хотелось поговорить, каждый раз, когда мы смотрим передачу «Дежурный по стране», во-первых, первая мысль, которая где-то в середине программы возникает, каждый месяц: «Его закроют, вот увидите. Это закроют». Не закрывают. Тьфу-тьфу-тьфу, постучим… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Конечно. 

К.ЛАРИНА: И второе: тоже я хотела Вас спросить. Вот эта потрясающая совершенно публика, которая там собирается – Вы их как-то специально выводите? Где эти люди прячутся? Почему их не видно на улицах? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Поймал Вас как-то с Петровской за этим разговором здесь. Одна другой говорит: «Да, какие-то люди…» Другая говорит: «Междусобойчик, в общем, такой»… 

К.ЛАРИНА: (смеется) А, у Вас там? Да, да, да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Нет… да, да, у нас там, у нас там, да. Это Вы между собой – я же всегда, когда приходит Петровская, мне же это все… я там кручу какие-то педали… 

К.ЛАРИНА: Ну, ощущение междусобойчика, оно присутствует. Но я прекрасно понимаю, что там люди… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Что люди уже подбираются, люди туда по записи приходят. Люди, я не знаю, выдают друг другу талончики – там какие-то две тетки стоят, и записывают. Я не знаю… Как-то там… в общем, уже люди туда записываются, на эту передачу. Они там собираются за час примерно. Я приезжаю за час, и уже стоит толпа у входа в эту студию авторскую. Так что я не виноват. Но это же немножко концерт, я же не просто там отвечаю на вопросы, я еще читаю какие-то свои произведения. И они сейчас к этому привыкли уже. И поэтому мне очень нравится… 

К.ЛАРИНА: Их много, по Вашему ощущению? Вот такой публики. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Вот такой публики – нет. Такой публики немного, я думаю. Но все-таки, Вы знаете, вот, у меня собирается полный зал, около 4 тысяч человек, в зале Октябрьском – в Питере их много. Из Питера такие люди не уехали, из Питера уехали только главные люди, деятели искусств – как Бродский, как Довлатов… Питер вообще был тогда центром. Миша Барышников… это были, конечно, люди… вот, но, вот, средний зритель, как говорят сейчас, средний класс, в Питере был изумительный. Высочайшего вкуса. И если корни у меня в Одессе, то плоды, конечно, в Ленинграде. Я называю это Ленинград, именно в Ленинграде. Я там выступал тоже, это дико звучит, но Дворец культуры КГБ. Этот, Дзержинского. И там был такой, между прочим, даже Ронкин – фамилия о чем-то говорит? Полковник. И как ни странно, во Дворце культуры КГБ можно было говорить. И я там выступал, и там встретил впервые вот этого зрителя. А потом Пятилетка… Дворец культуры Первой пятилетки – там где Райкин, там я… Вот, т.е. я воспитан ленинградским зрителем. Я надеюсь, что, вот, родина Одесса – вот это свободность, это, ну, чувство юмора, и может быть, быстрота реакции у меня одесская, но все остальное потом… нежность, этот цвет неба, эти характеры ленинградских женщин… Самоотверженность полная ленинградских женщин. Полнейшая. Т.е. такая самоотверженность, которая никогда не снилась в Одессе, где все у моря, где все… в общем, на вкус соленые там все девушки, потому что они… там плохо с пресной водой и очень хорошо с соленой. И вот… в Питере я впервые понял, что такое интеллигентная женщина. Вот это я увидел впервые и почувствовал. Вот. Так что я слушаю теперь Вас. 

К.ЛАРИНА: Почему тогда, скажите мне все-таки, атмосферу в стране определяет не интеллигенция, не интеллигентный женщины из Петербурга, а совсем другой срез общества? Чем это объясняется? Их больше? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Их всегда было больше. 

К.ЛАРИНА: Везде? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: В Индии всегда было больше народу, чем в Швеции. 

К.ЛАРИНА: Успокойте: их всегда везде больше? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Их всегда было больше, да. Но это очень просто. Как мне кажется, очень просто. Даже если не уехали, но это всегда был кто? Это был кто? Это были почтовые ящики, из которых состояла вся страна, это были красивые плоские молодые ребята, которые занимались бомбой, занимались орудиями, занимались подводными лодками – они просто не говорили, но они приходили на концерт, и я их видел. Это были люди, которые сидели… я же был у Капицы, в кабинете у старого Капицы перед концертом. И он мне говорил: «Я так люблю клоунов, я так люблю юмор… У нас… вот вы сейчас увидите, какая публика, какая публика». Институт технический… физических проблем – кажется, так назывался его институт. Господи, потом я вышел – на лестницах они стоят, сидят, стоят. Оттуда шли пленки, из этих почтовых ящиков, из этих физических институтов. Из космических всяких, из Пущино, из Черноголовки шли кассеты, шли пленки, которые мгновенно распространялись. И постепенно доходили до шоферов вот этих и Полютбюро, но главное… и простые люди… и пленки Высоцкого, сквозь которые он шел, в городе Тольятти, или где он шел, когда слышал свой голос. И я не сравниваю себя, но ей-богу, я тоже шел сквозь голос на Одесском фонтане. Я шел, и из-за забора я слышал сам себя. Это все из институтов, из почтовых… От той технической научной интеллигенции, Ксения, которая умела рассчитывать мосты, рассчитывать ракеты, которая сидела над листами, для которой разговор кожно-венерологический, которым сейчас полон юмор, не представлял уже интереса. Ну просто уже интереса не представлял. Они уже знали что-то большее. И кроме того, они сидели среди таких, как они. И у них эти академики, которые жили вместе с ними в этом же Пущино. Когда с тобой рядом живет академик, живет великий человек, с великим умом, с великой головой, то ты в этом замкнутом пространстве, ты все время меняешься. Ты приобретаешь общие прекрасные черты. И приходишь потом на концерт. Или, наоборот, приезжает к тебе вот этот певец, или вот этот бард, либо вот такой как я, человек… И они записывают, у них это все время есть. И попадало это в дипломатические всякие, в торгпредства наши, от них. Поэтому в результате все дипломатические службы СССР были озвучены Высоцким, озвучены, извините, и моими тоже пленками. И все физические службы, и все военные службы… И военные, а армия тоже получила. Через почтовые ящики. 

К.ЛАРИНА: Так вот кто развалил страну в итоге! 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: А сейчас их нет. 

К.ЛАРИНА: (смеется) Да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Они стали тюки перевозить. Их нет, они были видны, это сидел весь зал. 

К.ЛАРИНА: Но собственно, как мне кажется, именно вот эти люди, о которых Вы сейчас вспоминаете с такой любовью, они, как мне кажется, они подготовили тот самый 91-й год, с которого мы начали наш с Вами разговор. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, да. Я все время спрашивал, я говорю, там: «Ну скажи мне, молодой красивый физик, который мне сказал…» Я повторяюсь, я уже рассказывал, наверное… Я говорю: как я могу понять? Вот я… я… меня цитируют, я слышу, как меня… мои выражения цитируют. Он говорит: «Вот, иди сюда. Ты мою фамилию знаешь?» Я говорю: «Да». «Давай, вот это смотрим… книга американского физика. Тут ссылки. Вот смотри, количество ссылок на меня». Я смотрю ссылки… вот, толстенная американская книга. Ссылки на моего собеседника, молодого парня. Который, видимо, тоже уехал. И я ему говорю: «А почему ты вот сейчас… ты же, наверное, работаешь над бомбой, ты же…?» Он молчал, это было в Пущино или в Черноголовке, на квартире. Потом сказал: «Миша, каждый человек должен что-то сделать на пределе своих возможностей». Как это не понять? 

К.ЛАРИНА: Сегодня, по многим опросам, как раз именно молодежь говорит о том, что не желает здесь учиться, работать и жить. Т.е. никто не хочет терять гражданство российское – все, как бы, патриоты по паспорту. Но тем не менее, когда есть возможность, когда есть выбор, то молодой человек предпочитает все-таки учебу и работу где-нибудь за границей в Европе или в Америке, чем в России. Чем Вы это объясняете? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Ну, все-таки стадное ощущение. Много там наших. Вот он все-таки поедет, и он… кто-то у него есть из друзей, кто-то его порекомендует – там много наших. И вот он уже… «Я в Поло-Альто». Поло-Альто – это под Сан-Франциско. Там образовался огромнейший, видимо, почтовый ящик. Там Силиконовая долина… 

К.ЛАРИНА: Да, да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Там… короче, там зрительный зал на тысячу человек всегда полон на концертах наших артистов. Вот туда приходят все, все молодые красивые наши приходят люди. Поэтому он даже не уезжает в Америку. Он уезжает к нашим. Но туда. 

К.ЛАРИНА: А на Ваш взгляд, с помощью патриотического воспитания можно удержать? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Можно удержать только свободу творчества здесь. Потому что там надо делать карьеру, там надо пробиваться, там надо пройти через унижение первой работы. Здесь можно без этих унижений оказаться. И вот свобода творчества, этот чистый белый лист ватмана и меньше людей над головой… Вот знаете, как, вот у меня где-то есть такая фраза: бюрократ наш, ты приносишь ему рассказ, или ты приносишь ему проект, он говорит: «Вы знаете, без меня вам нельзя, а со мной у вас ничего не получится». Вот это его великая фраза. Если брать с головы этого молодого парня, и дать ему свободу, и убрать… эта кодла, которая там сидит и высасывает богатых… разбогатевших на его таланте или на этих, природных богатствах… Если убрать с головы и дать ему свободу, это будет для него первое, что… И оборудование. Надо собрать денежные, нефтяные деньги и купить ему научное оборудование. Купить ему компьютер, купить… Я уже не знал, чертят… ведь уже ж не на ватмане, все это уже видно… но короче, надо ему вот это, дать полную свободу и оставить в покое. 

К.ЛАРИНА: Телефоны включать не буду, потому что нет у нас времени, но к вопросам обращусь, а то мне будет совсем неудобно перед аудиторией. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Давайте, конечно, конечно, давайте, да. 

К.ЛАРИНА: «На Ваш взгляд, — спрашивает Вас Сергей, — с возрастом и опытом Вас стали лучше понимать? Или просто приходит опыт, позволяющий создавать формулировки, быстрее доходящие до обывателя?» 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да нет, я не сейчас не пытаюсь дойти до обывателя. Где сидит обыватель, я тоже не знаю. Я могу сказать только, что в Интернете написали обо мне же: «Жванецкого либо любят, либо не понимают». Это святая правда. 

К.ЛАРИНА: А так всегда, кстати. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. Кто понял, тот полюбил. Кто не понял, тот и не понял – ну что я ему сделаю, как…? Вот это слово «тупое недоумение», которое как-то Лисневская мне написала, это так характеризует мужа какой-нибудь жены… Жена хохочет, у мужа на лица после всей усталости… 

К.ЛАРИНА: (смеется) 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Он сидит чуть ли не с пивом, он не знает, куда деться. И пива надо хлебнуть, и перед женой неудобно – это же свой человек хохочет сидит. Это, конечно… это очень унизительно. А он не понимает. И жена потом приходит, краснеет и говорит: «Вы должны его простить, он же целый день работает». 

К.ЛАРИНА: Он устал, он устал. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Ну, мы считаем – ладно. Если целый день работает, говорю я, то действительно, он может не понимать. 

К.ЛАРИНА: «Что изменилось в России, — спрашивает Роман, — и Украине по существу со времен Салтыкова-Щедрина?» О какой размах! 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да по существу нет, потому что, ну, наверное, не изменилось, население не изменилось. Собственно, начальники из нас, они же не приезжают откуда-то, я не знаю, из-за океана. Начальники наши же, здесь же… из очереди в киоск, из этих же очередей. И все же наши начальники, они знают прекрасно нас, они сами отсюда. Поэтому ничего не изменилось, пока мы… Может быть, пройдет одно, второе поколение, мы станем другим. А я сейчас сам, я же говорю, плоды мои, корни там, в советском времени. Плоды еще какие-то сейчас есть. Меня удивляет почему-то вот сейчас отношение к человеку такого, моего возраста, что он должен – моего возраста – что он должен хуже соображать. 

К.ЛАРИНА: (смеется) 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Почему-то вот сейчас полное ощущение среди вот этого нового поколения: он должен хуже соображать – «дай нашему, вот он лучше соображает». А я думаю: а Вольтер? Да мало ли кто, Господи! Это же целый… ну, целый, ну, сонмище мудрецов, которые… Я говорю: «Да я не хуже соображаю, пацаны! Дайте слово сказать!» Если вы не поняли, это не значит, что я хуже соображаю. Давайте дальше. 

К.ЛАРИНА: Дальше. «Уважаемый Михаил Михаилович! – спрашивает Виталий. – Бывают ли у Вас приступы гордости? Если да, то как Вы с этим боретесь?» 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Нет. Приступов гордости не бывает, поэтому мне бороться даже не приходится. У меня все время приступы ярости, приступы дикого самовыедания и волнения, потому что мне кажется, что это фальшиво, что аплодисменты фальшивые, что кто-то… вот, полный зал собрался из сочувствия ко мне, что люди стоя аплодируют, потому что вот, им мой возраст… они уже начинают ощущать сочувствие, ощущать… И мне дома говорит моя жена: «Ну как ты должен… ну неужели ты заставишь человека купить билет из сочувствия к тебе?» Я говорю: я не знаю, но я не могу от этого избавиться. Поэтому приступы гордости — не бывает. 

К.ЛАРИНА: Вот хороший вопрос. «А кто будет Вашим преемником?» 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: А Вы считаете, я должен все время воспитывать? Если бы я мог… Если бы я мог читать курс по такому, повышению квалификации, я бы, наверное, открыл давно какой-нибудь техникум и зарабатывал бы другим путем. А так я не знаю, как его учить, этого… этому учиться невозможно. Надо любить женщин, надо любить жизнь, надо оценивать погоду, надо переживать бесконечно – и тогда у вас автоматически все будет получаться. Только если вы будете переживать за все. 

К.ЛАРИНА: Следующий вопрос, это Андрей из Петербурга. «Михаил Михайлович, скажите пожалуйста, кто те люди, с которыми Вы советуетесь по поводу своих произведений? Много ли брака в Вашем производстве?» 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: И много ли брака… в чем? 

К.ЛАРИНА: В Вашем производстве. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: В моей производстве… 

К.ЛАРИНА: Брак – в смысле… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, брак есть, но я, к сожалению, брак выясняю, только обрушив его на головы зрителей. Вот, когда я где-нибудь в какой-нибудь… вот, я иногда в Москве не рискую, а иногда рискую и в Москве. Я от Райкина научился. Вообще, всему хорошему и всему плохому… Шучу! Я ни слова не брошу, ни камнем в Аркадия Исааковича. Вот я научился где-то вокруг Москвы, где-то в других городах попробовать – чувствовать: провалился вот здесь. Но у меня провалы маленькие. Потому что если бы я был таким писателем, как Лев Толстой, это пишешь три года и провалился… 

К.ЛАРИНА: (смеется) 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: То это жутко, это можно повеситься. А здесь я пишу два часа – ну, провалился. Значит, у меня есть еще что-то написанное… Я в следующий концерт, я это уже не читаю. Поэтому провалы только на публике. 

К.ЛАРИНА: Прочтете что-нибудь? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да я уже не знаю. 

К.ЛАРИНА: Ну пожалуйста! 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: О Боже мой… я сейчас не настроен на смешное… 

К.ЛАРИНА: Не надо, можно не смешное. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Прочту. Нет, ну все-таки я попробую смешное. Мой день в Ленинграде – это когда я был одиноким, холостым, жил в Ульянке. Что такое Ульянка – это такой пустырь, окруженный новыми домами. Белая ночь, вот я стою на этом пустыре – это я еще не читаю, просто рассказываю – стою на этом пустыре, никого, ночь. И представляете, кто-то постучал мне в спину: «Разрешите пройти?» Вот это так было приятно: человек действительно крупно выпил, он не мог свернуть. И он протопал мимо меня, он нацелился на свой подъезд. Я вот глубоко уважаю это, вот этот день. Вот я описал свой день холостяцкий в Ульянке. Все делал вкусно – это в Ленинграде. Валялся долго, приятно. Встал. Это я написал вот сейчас – ну, про ту жизнь. Встал. Вкусно ел чайную колбасу, закусывая ея мощным куском круглого белого хлеба со сливочным маслом и толстым слоем баклажанной икры из банки. Держал кусок параллельно столу, откусывая ея, продвигая ея вглубь себя… Я тут специально говорю «ея», потому что такие окончания. Колбасу брал из блюдечка, запевая ея сладким чаем из огромной керамической чашки. Отдохнул. Затем постепенно начал стирать белье, выжимая ея, пуская фонтаны пены и горячей воды. Выкручивал сильно и красиво, глядя в зеркало. Долго носил жгуты мокрого белья туда-сюда, повесил на книжный шкаф, повесил на холодильник, повесил на радиоприемник, на абажур. Красиво. В сырой кухне начал готовить себе обед. Насек лук, насек картошки, избил мясо, отсыпал перловки. Задумывал суп, в процессе варки понял, что готовлю рагу охотничье с добавлением вермишели, тушенки и рыбных, моя мамочка, консервов. Очень вкусно. Очень вкусно. Долго тушил все это с луком, помыл пол тряпкой, надоело на коленях, босой ногой, обмотанной в мокрую тряпку, вытер пыль под диваном. Затем вкусно, с удовольствием, макая белый хлеб в рагу, задумчиво поел. В одиночестве. Разобрал телефон – он, оказывается не работал. Тут же починил, он тут же зазвонил, тут же поломал опять. В этот день ему подчинялось все. В 20:00 с минутами… Я обычно в зале повторяю эту фразу. В 20:00 с минутами раздался первый звонок в дверь – начинался вечер. Просидел молча пять звонков и один крик «Подонок, я знаю, что ты дома!» Ушли с криком и плачем, сверху видел из-за сырого тюля. Вторые звонки переждал, открыл третьим – это оказались первые пять звонков. Перехитрили и заночевали. Утром громыхали, будили тревожным ароматом кофе, омлетом и заключительным дверным щелчком. Слава Богу, он – он, это я про себя – он безработных женщин не любил. Белье засохло в форме холодильника, омлет застыл в форме сковороды, благодаря огромному таланту, на работу не нужно было к 8 утра, поэтому вышел к 19, куда и прибыл с легким опозданием. Спасибо за внимание! 

К.ЛАРИНА: Замечательно! Слушайте, это вообще! Когда это было написано, давайте вспомним? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Это было написано прошлым летом. 

К.ЛАРИНА: А, всего-то? Да? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Потому что я Вам скажу честно: я вчера перед сегодняшним эфиром, конечно же, я нервничала и волновалась, и поэтому взяла вот этот синенький многотомник и просто стала его листать, чтобы как-то успокоиться, почувствовать, что все нормально, ничего страшного. Ну Жванецкий придет, ну подумаешь… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: (смеется) Ай, Господи… 

К.ЛАРИНА: И там столько… 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Я также волновался перед встречей с Вами. 

К.ЛАРИНА: (смеется) Серьезно? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Это обоюдное волнение… просто хоть веди хронометраж. 

К.ЛАРИНА: И вот, такие вещи встречаются… Просто, вот, какие-то вещи остаются во времени. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Напомню нашим слушателям, что этот вот многотомник – пятитомник он, по-моему, да? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да, пятитомник, да. 

К.ЛАРИНА: Издательства «Время» вышел. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: Он там так озаглавлен, по годам, по десятилетиям. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. 

К.ЛАРИНА: 50-е, 60-е, 70-е… Вот, последние 2000-е. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Конечно. 

К.ЛАРИНА: Вот, какие-то вещи остаются там же, где они были написаны. И вот их, понимаешь, что их никто не поймет, кроме того, кто понимает – извините за такую супер-тавтологию. А какие-то вещи остаются. Вот на Ваш взгляд, можно ли сформулировать, что остается. Казалось бы, тоже про то время, но все равно остается. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Нагло скажу (смеется): почти все, многое остается. Я смотрел сам себя на канале «Культура», очень хорошо сделано, нежно и хорошо. И все свои монологи – ну все сейчас звучат, ну? А что, «Собрание на ликеро-…» Ну нету ликера, но заводы нет, но нет социалистических обязательств, нет этих всех планов… 

К.ЛАРИНА: Ну склада нету, где вот этот вот, когда знаменитая эта миниатюра, которую Карцев и Ильченко разыгрывали, когда на склад он приходит. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Это что? 

К.ЛАРИНА: Когда на склад он приходит. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да! На склад… 

К.ЛАРИНА: Это уже понять это никто не может из молодых людей. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Да. А даже теория относительности… 

К.ЛАРИНА: Теория… да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Один объясняет другому – это, ну… это можно в любые годы это делать. 

К.ЛАРИНА: И очень… вот, в последние уже минуты просто хочу сказать, что я еще очень люблю, я просто обожаю Вашу лирику, которая, как бы, не смешная, но какая-то просто до слез пронзительная. И в этой, кстати, книжке тоже немало таких монологов, которые написано, как мне кажется, не для эстрадного исполнения. Я вот, во всяком случае, многие из них не слышала. Но все равно хочу вспомнить – последнее уж совсем – это миниатюру, Ваш монолог «Я никогда не буду женщиной». Вы помните его? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Наизусть? 

К.ЛАРИНА: Нет? 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Нет. Нет. Нет, нет. Я новую, хотите, прочту маленькую… 

К.ЛАРИНА: Да. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: Значит, это совсем… где мои очки? Ой… потому что нет ничего лучше – это лирическое о женщине. 

К.ЛАРИНА: Давайте. 

М.ЖВАНЕЦКИЙ: …когда вам шепчет в ухо молодость чья-то. Что-то шепчет, касаясь всеми своими губами, сопровождая какие-то слова теплым дыханием, слегка щекотно и так приятно, что слушал бы. Но слов не разобрать. Сам процесс настолько… и дыхание проникает настолько… А там еще смеются. Это же, оказывается, анекдот. «Ну, — говорят вам, — смешно, правда?» «Еще как, — говорите вы, краснея. – А нельзя еще раз концовку?» На вас смотрят удивленно, и опять в ухо губами, касаясь, и вы теряете сознание. Будь в вашей власти, вы втянули бы в ухо это все… Вы силитесь понять, а вам смеются вновь тихонько и повторяют, чтобы вы поняли. «Нет, не доходит» — говорите вы в надежде. «Я третий раз не буду даже для тупых. Сатирик называется! Вы никого не смешите, кроме себя». Я да, я не виноват, я не расслышал. «Глубже в ухо я уже не могу. Купите аппарат, чтобы понимать хотя бы, что вам говорят в ухо». «Я понимаю по губам, — ответил я. – Но ваши губы следует прижать к моим и говорить. Я клянусь, я разберусь, я все пойму. Я не тупой, я просто одинокий». 

К.ЛАРИНА: Михаил Жванецкий. Спасибо, Михаил Михайлович! 

 

Источник: https://echo.msk.ru/programs/dithyramb/576497-echo/

Дата публікації 08.03.2019 в 18:01

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: