Но в скором времени все это стало на старые рельсы – реформы, каковы бы они ни были, не имеют на Руси прочного успеха. Сами же товарищи начали говорить чиновникам, что, конечно, Шаляпин, с одной стороны – прав, но с другой – нельзя же так резко и сразу.
– И вообще он, знаете, нетактичен! Конечно, мы промолчали тогда, но Вы понимаете…
Чиновники понимали, что люди снова хотят таскать им гусей с заднего крыльца, и в скором времени обо мне начало слагаться мнение как о человеке заносчивом, зазнающемся, капризном, деспоте и грубом мужике. Не стану скрывать правды: я действительно грубоват с теми, кто груб со мною, «как аукнется, так и откликнется», и ведь не всякий может охотно подставлять спину, когда по ней бьют палкой.
Слухи о невыносимом характере моем проникли и за пределы театра, в публику, которую – хлебом не корми, дай только ей осудить кого-нибудь. Разрасталась и легенда о моем пьянстве, говорилось, что дома я бью людей самоваром, сундуками и разной тяжелой мебелью.
Однажды я пел серенаду Мефистофеля не стоя, как всегда, а сидя на ступеньках крыльца, ведущего в домик Маргариты. После этого стали говорить, что Шаляпин пел спектакль вдребезги пьяный, до того пьяный, что не мог стоять на ногах и пел лежа.
Все это, конечно, мелочи. Но комар – тоже мелочь, однако если Вам начнут надоедать шестьсот комаров – жизнь и Вам не покажется веселым праздником.
Свободное копирование
