Я принес тоненькую книжонку домой, и надолго мы с братом впились в нее. Она доставила нам немало веселых минут. Но видимо, была же в ней какая-то внутренняя цепкость, если даже в пятидесятых годах мы все еще нет-нет да и прибегали к цитатам из "Герасимова-простого", как к цитатам из Кузьмы Пруткова, по самым разным житейским и литературным случаям.
Когда нас постигало неожиданное и огорчительное стечение обстоятельств, мы, разводя руками, вспоминали его:
Получилась драма:
На Николаевском мосту
Разводная рама!..
Когда нам приходилось сообразовывать свои ежедневные наблюдения с ходом великих исторических событий, внезапно приходило на ум простодушное герасимовское повествование:
Раз в тринадцатом году,
Перед самою войною,
Город весь заполнен был
Летящей стрекозою…
Ведь всего удивительнее, что такой казус и на самом деле был.
Был однажды в предвоенном Петербурге летний денек, когда и мы наблюдали то, что иной раз случается в мире: каким-то ветром, неведомо откуда, на город нанесло мириады самых обыкновенных стрекоз – прозрачнокрылых, радужноглазых, почти таких, какие "летают и пляшут" там, "где гнутся над омутом лозы". Стрекозиные тельца сухо шуршали под ногами; дворники сметали насекомых в копошащиеся кучки. По Неве плыли зыбкие пятна – плотики из легких утопленниц. И старушки шептались, что это – не к добру. И в "Биржевке" что-то писали об этом, вспоминая дожди из крыс и другие столь же неприятные явления из учебников и популярных журналов. Но наверное, один только "поэт Герасимов-простой" решился "увековечить" это редкое происшествие в стихах. Я рад, что мне сейчас дано хоть на пятьдесят лет продлить существование его стихотворной пометы летописца…
Иван Герасимов помогал нам и в литературных оценках. У нас выработался специальный термин, употреблявшийся в отношении бездарных, "проходных" стихотворных посланий, какие иной раз печатались в тогдашних журналах (да нет-нет встречаются и сейчас). Они именовались у нас "Братский стишок из Тамбова".
Вдохновленные высоким дарованием старшего брата, его многочисленные родичи (в сборнике имелась семейная группа: человек шесть-семь крепко скроенных, основательно сбитых бородачей и усачей сидели и стояли рядами, положив дюжие руки на плечи таких же квадратных жен и сестер), оставшиеся на родине поэта в Тамбове, отвечали на его поэтические письма еще более простодушной версификацией. Один такой семейный опыт удачливый обитатель столицы великодушно предал тиснению среди своих творении, наименовав его именно так: "Братский стишок из Тамбова".
Даже наша реакция на те рецензии и критические заметки в прессе, которые касались нашего собственного творчества и не устраивали нас, нет-нет да и брала за образец достойное отношение к критике того же Герасимова.
Трамвайный поэт попытался в недобрый день пробиться в большую печать. Если не ошибаюсь, он избрал для этого "Петербургский листок". "Листок", хотя был и не слишком взыскателен к своим авторам, отверг устами некоего "критика" домогательства Гомера с трамвайной площадки.
"Гомер" очень остро пережил неудачу, но поступил в лучших классических традициях. Он не стал жаловаться, не пошел сводить счеты с "зоилом" лицом к лицу. Он ответил ему саркастической эпиграммой.
В сборнике было стихотворение, кажется так и называвшееся "Ответ критику". В нем рассказывалось – всем, всем, всем, – как после лицеприятного отзыва, преградившего поэту путь к славе, они все-таки столкнулись на улице – обиженный и обидчик.
Иван Герасимов хотел подойти к врагу и покончить дело миром. Но знавший, чья кошка мясо съела, критик "согнулся, маленький квадратик", и ускользнул от своей жертвы.
Свободное копирование
