Конечно, название «Времена года» не ново. Но смену сезонов, месяцев, этих ритмичных пульсаций времени никак иначе и не назовёшь! Знаю почти наизусть пьесы Чайковского на эту тему. Очень люблю «Времена года» Вивальди. Эти пронзительные скрипичные концерты в сопровождении струнного оркестра и чембало. Сколько бы ни цитировали куски из «Вивальди» по делу и без всякой надобности, на музыке это не отражается. Она так же прекрасна, так же поражает, волнует, и всегда будет такой, какой её создал композитор.
Один раз слушала в гостиной Б.Р.Гмыри «Времена года» Генделя. Помню, что музыка эта, как и исполнение, произвели на меня огромное впечатление. К сожалению, мне больше не удалось услышать это произведение.
Но не знаю литературных работ, намеренно посвящённых смене времён года. Захотелось собрать воедино отрывки своих впечатлений о весне, лете, осени и зиме. Потому и назвала времена года моими, так как здесь не просто пейзажи, но в какой-то мере и автор. Интересен ли он кому-нибудь, судить не мне.
И следует помнить, что зима, например, в разных местах начинается «не по календарю» – раньше или её вообще нет…
Когда я жила в средней полосе Европейского континента, я больше всего любила зиму. Теперь живу на Ближнем Востоке. Здесь совсем другие времена, другая погода, другая, скорее «условная» зима, месяц смотрит в другую сторону. Всё равно интересно, и жизнь продолжается!
Милый читатель! Отвлекись от мелкого, сиюминутного. Читай медленно, как будто медитируешь. Не суетись!
Из дневников:
В е с н а
24.03.1957г. – Киев (воскресенье). Ещё вчера мы с Нелкой договорились встретиться в 7 часов утра, чтобы пойти гулять подальше за город, просто подышать хотелось. Погода была чудесная, и мы твёрдо решили в 7 часов быть на углу. За ночь я просыпалась всего два раза, в 5 часов и в 6ч.20мин. Я встала, помылась, сделала зарядку (!), помыла шею, и без десяти минут 7 стояла на углу в стареньком лёгком пальто, с шарфиком на шее. Когда я вышла, была неприятно поражена тем, что порошит снежок, сильный ветер. Серое хмурое утро показалось мне свежим (под настроение). Появилась Нелка. Мы смеёмся от радости. «Надень шарфик на голову, – говорит Нелка, – ведь снег метёт». Я слушаюсь, понимая, что в шарфике будет действительно теплее. Идём к Днепру, как и договорились, уже рассвело, жаль, встали бы на каких-то пол часа раньше и встретили бы рассвет. Нелка взяла с собой горбушку чёрного хлеба с маслом и котлету. Но я есть не хочу, попила утром холодного вчерашнего молока.
А вот и лестницы, ведущие к Днепру, бежим наперегонки. Мне холодно в тонких капроновых чулках, но весело. Днепр серый, подёрнут снежной дымкой.
— Давай спустимся к воде.
— Фу, какая она некрасивая и рыжая с пенкой!
— Пошли к мосту Патона!
— Он так далеко, еле-еле виден. Пошли!
— Интересно, что летом можно было идти рядом с водой вдоль берега, а сейчас всё разлилось до самой гранитной набережной. Только она и держит эту массу воды.
Идём мы быстро-быстро, но холод заставляет нас бежать, а мост всё ещё далеко. Ветер раздувает пальто, мимо мчатся голубые автобусы. Увидели тропинку, теперь можно спуститься ближе к воде. Мы вспрыгиваем на перевёрнутые вверх дном лодки, по очереди перепрыгиваем колючие кустарники. Красная верба клонится к воде, полузатопленная лодка качается на ржавой цепи. «Ах, если бы к этой красоте, да ещё и погоду!» – мечтаю я. Мы орём на всю глотку песни, арии из опер, благо никого нет. А мост всё ближе. Мы дойдём до него! «Смотри, Нелка, – кричу я, – вон льдинка плывёт против течения, она раньше пряталась за лодкой, теперь оторвалась и поплыла. Она как тающий сахар, даже с мёдом по краям». «А вон ещё одна!»
Ноги у нас не устали, мы обошли громадную по-зимнему голую клумбу, и вышли, наконец-то на мост. Белое солнце вдруг вышло из-за туч и стало слепить холодным светом. Страшный ветер налетел на нас на мосту, шарф вырывался, как живой. Нелка завязала мне его на узелок, у меня руки не движутся, красные и скрюченные. Мы решили бежать. Боже! Как нас схватило, как всё загудело. Волосы били в глаза, ветер со снегом пронизывал насквозь. Неля отставала, ей трудно дышать. Я остановилась у перил моста, жду Нелю, но стоять невозможно. Ветер несёт по воде пенные вихри. Расстёгиваются подвязки чулок, течёт из носа. А солнце то покажется из стального неба, то снова скроется в серых облаках. Снежная крупа крутит водовороты, свистит ветер, а мосту нет конца. «Вот если хочешь умереть, – кричу я Нелке, – нужно сюда прыгать!» – указываю вниз на воду. «Нет, там, видишь внизу, песчаная коса, не утонешь!» «Глупости! Ветер всё равно занесёт тебя под мост на другую сторону. Там сейчас так метёт!»
Ну и прогулялись. Как только ноги ещё носят?! «Половина десятого, – кричит Нелка». Но мост всё же мы прошли. Теперь бы сесть в трамвай! Перед остановкой трамвая будка. На нас удивлённо смотрят бабы с корзинами и спящими детьми. Мы красные, обожжённые ветром. Нашли местечко в углу будки, Нелка растирает мне ноги, зубы стучат. А за спиной дико гудит и воет ветер. А мы там прошли! Хорошо, что уже прошли, в прошедшем времени. Пришёл трамвай, но в него невозможно было втиснуться, столько людей едет из Дарницы в Киев на базар или куда-то ещё. Мы снова отступили в будку. Потом пропустили и второй трамвай. О том, чтобы идти через мост обратно не могло быть и речи, кто-то из женщин сказал, что не пройти. «А мы прошли через него, – сказали мы с Нелей». Нам не сразу поверили, а потом, взглянув на наши красные лица, стали даже советовать, как сесть в трамвай. «Да вы не ждите, так никогда не залезете, надо нахально, – сказали нам, – а то будете тут сидеть!»
Мы послушались добрых советов, и в третий трамвай сели. Вернее, впихнулись, дохнуть было нечем, мои ноги висели, не доставая до пола вагона. Какая-то женщина ругалась с кондуктором из-за 20 копеек, которые она же выронила из рук. Но нас с Нелкой всё в тот день веселило, мы подталкивали друг друга и прыскали смехом в чужие спины в телогрейках…
* * *
Как не сказать хоть два слова о «Нелке»! Это моя одноклассница, она была высокой, лицо круглое – кровь с молоком, глаза чисто-голубые. Я рядом с ней казалась малявкой… Мы как-то подрались с ней из-за того, что она считала лучшей одну из учительниц, а я – другую. Нас выгнали из класса, так как урок начался, а мы валялись по полу, не заметив вошедшего учителя. Вышли мы в школьный коридор, тут завуч идёт, мы бросились к чёрному ходу и побежали вверх по лестнице. Завуч – за нами, кричит, чтобы мы остановились. А мы шуруем по лестнице всё выше и выше. Потом нас завуч, конечно же, догнала и, выругав, вернула в класс.
С тех пор мы с Нелей подружились. Её родители удивительно не схожи один с другим. Отец Нели — спокойный, уравновешенный человек, красивый мужественной красотой, Неля на него похожа. Мать – маленькая, черноглазая, сварливая, скандальная. О таких говорят «черноротая». Она всё боялась, что её Нелечка останется старой девой, выдала её замуж сразу же после окончания школы за человека с ребёнком трёх лет. Так Нелка стала юной мамой сына, потом родились и свои дети, два мальчика…
Раньше мы все, киевляне, жили в центре города, но потом нас распихали по жилмассивам. Я бывала в новой квартире Нели, видела её двух родных сыновей, старший парень от мужа давно женился и отделился. Самым милым и добрым был младший Вовчик. Он ровесник моего младшего сына. Таких как Нелин Вовчик встретишь одного на 10 тысяч. Мужа Нели парализовало, он кое-как управлялся здоровой рукой. В комнате в густой зелени аквариума плавали ярко-красные меченосцы, мне дали парочку с собой в баночке.
Потом я видела и Нелю, парализованную после смерти мужа. Я с трудом узнала её в сморщенной старушке в ситцевом платочке, сидящей на лавке во дворе. Я даже не смогла сразу подойти к ней. Расплакалась… Постояла за деревом, чтобы успокоиться…
Это была кривенькая маленькая бабулька с едва уловимым с былой Нелей сходством. Пошли в дом, где хозяйничал младший сын, он даже пирог испёк в честь моего прихода. Неля почти не могла глотать пищу и говорить, только Вовчик её понимал.
Умерла она 10 лет тому назад. На телефонные звонки в её квартире отвечали чужие люди, говорили, что квартира продана…
Вот такие два слова! И оборвалась связь, тем более что и я уехала.
(Пишу в 2005году).
03.1959г. – Киев. Я в «Госплане», в здании Совета Министров. Передо мной – большой светлое окно, а за ним крыло полукруглого здания. В конце его массивные колонны, вверху к дому пристроен балкон. Вдали город. Большие дома, зелёный купол Планетария, ещё одно возвышающееся здание, а там дальше – Днепр, голубой туманный до самого горизонта. Солнце перед закатом однобоко золотит дома, а перед окном в воздушном кругу здания носятся вороны. Я не слышу их крика, но вижу то плавный, парящий полёт, то стремительное порхание, то, кажется, что птица где-то далеко, а она вдруг разрастается во всю длину своего чёрного тела и устремляется к серой колонне. Вдали на фоне голубого неба видно, как ещё две вороны парят, готовясь к посадке. Одна из них присела на шпиль и кажется окаменевшей. Завитки колонн уже белые от помёта. Начался весенне-вороний сезон.
Передо мной, как на ладони
город в дымке голубой.
В воздухе парят вороны.
Скоро сумерки. Покой.
Днепр вдали у горизонта
синей лентою лежит.
Облако тяжёлое над домом
спрятало солнце и блестит.
Глаза отдыхают на светлой дали,
а в сердце закралась тишина.
Редкая гостья, тебя здесь не ждали,
но ты так неслышно вошла...
28.04.1959г. – Киев. Крошечный фруктовый сад порос шелковистой травой. А одуванчиков – море, будто какой-то бог щедрой рукой рассыпал золотые солнечные монетки в траве. Мелкими белыми лепестками облетает молодой вишнёвый куст. Птицы щебечут. Детские ручки плетут из одуванчиков венки…
* * *
3.05.1960г. – Ворзель. (Под Киевом). Сегодня воскресенье, я уже давно рвалась в лес. Небо с самого утра – беспросветная серая пелена. И всё же я еду. (С Геннадием из лит.студии). Итак, в поезде мы перебрали много вагонов, наконец-то уселись напротив толстой бабы, губатой с железными зубами, рядом с ней – широкоплечий пожилой детина. Брови, как колосья, глаза оловянные, серые.
Итак, приехали. Небо сеяло бесконечную сетку дождя, бесшумного, быстрого и холодного. Пошли к пруду мимо свежих берёзок. Подошла я к лодочному причалу, к воде. Дождик колол какой-то тонкий слой воды, то тут, то там появлялись кружочки от этих уколов. Я так долго смотрела, что эти кружки стали танцевать по всему пруду, будто капли дождя клевали воду. Мы порядком намокли, пока добрались до леса, я там нашла целую полянку росистых фиалок, правда, очень бледных. Потом добрались до настоящего пышного леса, я там собирала цветы с Иван-да-Марьей и с чем-то голубым…
На обратном пути свистела, перекликаясь с птицей, как на уроке по сольфеджио. Птица меняет нотки, и я. Потом пошли зелёным шелковистым полем. Я там нашла слоника, наверное, на счастье. Добрались до кладбища. Здесь некоторые могилы заросли барвинком, голубым, крупным…
Ушли оттуда. Присели поесть, откуда ни возьмись – собачка, Гена бегал за ней, как щенок. Пора в наш поезд. На обратном пути напротив нас в вагоне сидел бледный, кудрявый парень. Он оказался немым…
* * *
23.03.1960г. – Кичеево. (Пригород Киева). Когда мы сошли с поезда, всходило солнце. Вдали у горизонта, там, где круглое поле обрамлял густой цепью лес, серебрился туман. Туда же, вдаль, неслись поезда, и дым их, всё более лёгкий, белеющий, превращался там, где туман, в серебристые прозрачные тени. Белели гладкие как стекло лужи, и высоко над головой трепетали звонкие жаворонки. Постепенно солнце, из жёлтого стало белым, потом, поднявшись выше, снова пожелтело, оно оживляло лужи, теперь мы любовались возникшим ярким ожерельем вокруг одной из луж, казалось, что кто-то выложил её гранёными бусинами. Где-то в центре неподвижно торчал прутик, его никто не тревожил, а, отражаясь в воде, он, казалось, бежит куда-то мелкими изломанными толчками, мы видим в воде морщинки, заставляющие дрожать отражение…
Орут петухи, и я им отвечаю. Странно, издавая чуждый человеческой гортани возглас, я испытываю ликование, будто я сама… петух. Потом мы прошли до Немишаево, поели у плоского маленького болотца, прыгали по кочкам, пробивались сквозь раскисшую жирную грязь, вперёд к дороге, к берёзовой роще. Низко, низко в голубизне пронёсся самолёт и исчез в ней. Смотрим вверх, и кружится голова, в глазах плывут радужные пятна. Роща… Пьяные от воздуха, мы медленно бредём, как в храме, осматриваясь и удивлённо вздыхая. Здесь светло и бело от берёз, они освещают эту рощу, стройные, ослепительно белые, тонкие, как выточенные из гипса. Впереди – сплошная рябь. А позади берёзы, освещённые солнцем, как бахрома гигантской скатерти. Мы валимся под одну из берёзок и дремлем. Я смотрю вверх, веточки чуть-чуть позлащены солнцем, они греются в тёплом небе… Весна!
1.05.1960г. – Была в лесу с Зайцем. Насобирали по букетику жёлтых калужниц, немного душистых, но бледных фиалок. А сон-травы ещё не нашли. Всё равно – хорошо.
27.03.1961г. – Ездила в Ворзель. Сама. Лёд покрыт слоем воды, на поле голубеют лужи с белой снежной отделкой. Небо очень яркое, располосовано белыми берёзами, они тут очень высоки. Здесь летом был мой лагерь…
07.04.1961г. – Киев. Весна. Луна сегодня как обрывок белого лёгкого облака, с утра она медленно тает в голубизне.
08.05. 1961г. – Киев. Двенадцать ночи. Сегодня я третий день сплю на балконе. Спала крепко и безмятежно, погоды днём солнечные, ночью всё мирно спит. Прямо над головой – не очень яркий ковш Большой Медведицы, Полярную звезду тоже видно, но Малую Медведицу не могу полностью рассмотреть. Хорошо дышится.
Проснулась, когда поднималось солнце, его ещё не было видно. Я, приподнявшись, всматривалась в алый с медным оттенком восток и сквозь сон шептала: «Какая величественная красота…» Меня не смущало немного банальное звучание этих слов, и я не искала других. На нежном фоне блестящего медью и пурпуром неба чёрным барельефом вырисовывались дома на горизонте, там, где круглые купола Планетария. Красиво подсвечены пирамиды стеклянных фонарей на некоторых крышах. Я, не вполне проснувшись, охватила всё это взглядом и снова заснула. Потом утром меня разбудило солнце, я смотрела на анютины глазки, растущие в ящике, близко от моего лица. «Тихо радовалась».
А вчера я проснулась часа в четыре оттого, что мелкий дождик стал сбрызгивать тёплыми, но всё же мокрыми капельками мою физиономию. Я повернулась лицом вверх, пытаясь убедить себя в том, что это доставляет мне удовольствие. Освободились уши, и я многое услышала. Далеко-далеко звучали гудки паровозов, пыхтенье или совсем близкие сигналы и стук колёс.
Была тишина, но ветер, бросавший на крыши струи мелкого дождя, заставлял иногда поскрипывать кровлю. Была тишина, но где-то ветер водил железные ворота. Казалось, что это усталый человек меланхолично выпевает на тромбоне одну протяжную ноту, спокойно и немного безнадёжно…
Была тишина, но ветер заставлял деревья невнятно перешёптываться, качал какой-то провод, тот задевал трубу, заставляя её скрипеть. Была тишина… но вдруг заплакал ребёнок, спросонья, жалобно, беззащитно звучал его голосок, как кошачий вокализ… Была тишина, но внезапно откуда-то раздался петушиный вскрик, в его возгласе не было утренней счастливой радостно-ликующей ноты, это был призыв, полный отчаянного желания услышать ответ…
Мы ждали, и я, и он. И вот издалека (город всё-таки!) доносится наконец-то далёкий как мираж, петушиный крик. Это другой городской пленник, дождавшись последней ноты в песне первого петуха, ответил ему…
И всё-таки была тишина. Но дождик усилился, и я должна была втаскивать в комнату все свои матрасы, подушки и одеяла...
16.04.1962г. – Беличи (Пригород Киева). Вчера (воскресенье) мы с Люсей были в лесу, там заповедник. Собрали маленький чемоданчик сна, мы одурели от воздуха, уже спешили к поезду, а перед глазами открывались всё новые поляны голубовато-серых и почти фиолетовых бархатных цветов. В жёлтых серединках рылись мохнатые пчёлы, жужжали, ползали жуки. Небо чисто-голубое, жарко. В Киеве ещё ходят в пальто, а здесь мы подкатали рукава блузок, собрали в узелок все свои кофты и остатки еды, а в чемоданчик всё время добавляли пучки мягкого нежного сна…
6.05.1964г. – Киев. Весна явно действует на меня! Так хочется дышать, смотреть. Эти дожди прекрасны, шуршат завесы града, иногда тихий дождик быстро высыхает на земле. Почки мягко тронуты зеленью, мокрые чёрные стволы белого в цвету абрикоса, звучащий птицами воздух. Всё это хочется набрать полными пригоршнями и послать тебе …
Весна кончается, и тополиный пух
летит в глаза, в причёски,
в детские ладошки.
казалось, не осталось тополей,
но, как и прежде, падают серёжки.
Как прежде пахнет молодым листом,
немного клейким, сладким и блестящим.
И радуется дерево дождям,
как бурный водопад шумящим.
Деревья корчевали, жгли, пилили,
и, наконец-то, за город прогнали.
Но ветер носит лёгкие пушинки.
—Мы здесь! Мы живы!
Что? Не ждали?
22.03.1965г. – В поезде. Я в Брянске. Только что вышли мои первые попутчики… Вчера меня провожали Люся, Заяц, Тяпа, Олень. Олень подарил подснежники, я их отдала девчонкам, себе в поезд взяла четыре жертвы. Люся уж очень крепко меня целовала, Заяц бежал за поездом… Поспала два часа. Еду. Осевший снег. Колодцы, тонюсенькие берёзки, зелёные ели, кое-где видна земля, но дубки ещё рыжие.
Калуга-2. Тарахтит, содрогается весь состав. Кажется промелькнул памятник Циолковскому. Поехали, поехали! Стояли-то всего пару минут. За нами гнался забрызганный автобус. Наконец свернул на грязную свою Калужскую дорогу.
Опять осевший снег…
Берёзки и осинки,
заплатки жирные земли,
и чистые, в побелке снежной,
седые просеки видны…
Лесок рябит от белых распунктиренных берёз
на фоне хилых, но зелёных пихт.
Ничто пока не расцвело,
и дуб по-зимнему весь рыж и тих.
А в старой колее блестит вода,
желтеет сквозь неё суглинок.
На станции дровишек свежих много,
распиленных берёзок и осинок…
Каких тебе ещё картинок!
…До Москвы меньше часа.
26.04.1965г. – воскресенье. Киев, пригород — я, Люся, «Заяц». Весна началась, хотя лес ещё не оделся, и почечки лишь чуть-чуть тронулись. Греет солнце, и на акварельных лугах, воздушных и кажущихся миражом от тумана и тепла, уже пасут корову и телка. В густом пне дуба, выдолбленном родником, вода. Получился естественный колодец, из которого, морщась, вырывается струя воды, вливается в узкий и заросший ручей, вскоре она впадает в другой ручеёк, пошире. Через него переброшены чёрные доски, мостки. Берега ручья позеленели, расцвели мелкие жёлтые цветочки. Луг спит, и корова с телком удивляются, уставившись на трёх девок, которые свалились на этот луг из другого городского мира, и несдержанно что-то восклицают…
А берёзки голые, но очень красивые. На фоне расплывчатого серого леса они дремлют, но гордо расправляют свои белые ветви, красноватые удлинённые почки… Луг оставлять жалко, он такой нереальный, местами зелень травы изумрудная, местами салатово-жёлтая. И кажется, что только вчера был снег, холод. Теперь же в лесу пахнет сосной, дождик кропит ароматную землю и почки, а на полянах такое количество сон-травы, что мы обмираем каждый раз. Цветы бархатно-лиловые, серые, сиреневые. Глаза разбегаются! Хочется спать! Пьянеем…
5.03.1966г. – Иркутск. А ведь я раньше говорила. «Ничего! Перезимуем!» А теперь! Уже! Уже перезимовала. Какое яркое солнце! Как чисто в берёзовом лесочке, какими бронзовыми кажутся осинки, и до чего приятно снимать запылившуюся папиросную бумагу с берёз, обнажая их гладкие гипсовые ноги! А небо! Так и плывёт, лёгкое, голубое. И я уже не обморожу себе колени, ещё немного и закроется каток, а потом, потом, здесь говорят, цветут дикие алые саранки, родственницы орхидей.
20.04.1966г. – Иркутск. День. Солнце. Золотом сияет на огороде куча соломенной трухи с навозом, в ней копошатся куры и один петух. Все куры белые-белые, только гребешки горят как кровь. А у петуха хвост развевается шикарной белой лирой. Только что был переполох. Выбежал в огород кабан, розовый, холёный. Он стал пахать чёрную, жирную землю своим плоским пятаком, а хозяйка бегала за ним с палкой. Потом кабан упал на бок, в грязь, и блаженно захрюкал. Собака шарахнулась в будку, поджав хвост, куры сбились «в кучу», а солнце играет на всём этом – на белом хлеве, чёрной земле, серых остатках снега, золотой куче навоза, и расцвечивает кур яркой голубоватой белизной. Только гребни горят жарко и красно, как и платок хозяйки…
Л е т о
08.1958г. – Ирпень (пригород Киева) – Вечер, скорее поздний вечер. Выхожу на улицу освежиться. Бело-молочный туман. Лают и подвывают собаки. На луну что ли? Вокруг неё, как всегда невозмутимой – лучистые радужные круги. Светло, как в сумерки…
Встала рано и выбежала в поле. Ух! Какой тут воздух! В голове свежо. Всё звенит от душистых запахов села, цветов, помидор, сена. Роса, роса, роса. Босоножки – в копну! Мчусь босиком, затаив дух. Трава серебристая вся в ртутных искристых капельках, приятно лаская, освежает ноги. Срываю маленькие жёлтые «собачки», льнянку. Дышу, дышу и снова бегу. Оглядываюсь. Далеко позади осталась копна с сеном. Вышел в поле парень. Тихо. Слышен лишь свист косы о сочную траву. Вдруг передо мной появилась целая цепь прудов. Сбежала к первому с небольшого пригорка. Он неподвижен, залит солнцем. Там листья кувшинки и стрельчатых растений. Потом прыгаю через ров, заросший высокими травами, на дне его – гроздья незабудок. Таких крупных я ещё не видела!
Возвращаюсь, взяла свои босоножки, проходя мимо копны. Косарь далеко. Ритмично взмахивает руками. Светло и негромко прозвенел голосок какой-то птицы в пышной шевелюре дуба…
21.06.1959г. – Киев… Дошла моя очередь садиться в лодку. Темно. Вода отражает совсем чёрные стволы деревьев. Опустишь руку за борт, журчит мимо пальцев тёплая струя...
…Взошло солнце. Оно как яичный желток, только горящий. На воде плавится золотой столб, а у ног по волнам пробегают искры, как будто бенгальские огоньки…
…На обратном пути я гребла. На ладони сдиралась кожа, мне посоветовали обмотать руку косынкой, что я и сделала. Володя несколько раз просил меня отдать ему весло, так как я, мол, устану, но я не сдавалась.
—Упрямство, конечно, мальчишеское, но ты завтра не сможешь поднести ложку ко рту.
Всё же я догребла до стоянки. Мы собрались и пошли. Тропинка вела через осинник, молодой, весь в пуху. В его пыльных белых клочьях оранжевые лучи солнца запутались золотой паутиной. Солнце садилось белым клубком где-то в стволах осин, зелень стала золотистой... Мы с Ленкой думали о тех, кого с нами не было, а ещё мне было жаль букета с незабудками, он утонул, когда наш парусник перевернулся, и теперь где-то плавает по Днепру…
* * *
На коряге отдыхают утки,
селезень ныряет в бочажок,
дождь утих, тропинка высыхает,
просится под колесо.
Пронесусь по горбатой тропочке,
расступаются камыши.
Над заросшей канавой, в просини
кувыркаются мотыльки…
18.07.1959г. – Киев, пригород. Лес. Река. Чай. Поля. Хлеб. Сено. Цветы. Дождь. Берёзы. Копна. Дождь…Ели, ромашки, белка, тропинка, солнце, поезд, лужи, город…
Река рассыпалась зеркальными осколками,
лишь в заводи – покой и тишина…
Стрекоз дрожащих слюдяные крылья тонкие
над чашей голубой, где спит вода…
4.08.1959г. – Хмельник. Сегодня я нашла полянку у пруда, где среди россыпей ромашек горят десятки маков, синеют васильки. Это так чудно, что трудно себе представить! Я легла, и от уймы маков вокруг, мне казалось, что горю. Смотрела вверх, в небо, спокойное, синее. Там пышные белые облака, а тут маки, алые-алые, шевелятся, кланяются, а ромашки, васильки и что-то ещё синеет, как кружево вокруг царящих маков…
5.08.1959г. – Хмельник. Снова дождь. Люблю такую погоду. Грязь по колено, купила калоши. Свежо, только рисовать нельзя. Да какой к чёрту я художник!
7.08.1959г. – Хмельник. Небо тёмно-серое куда-то несётся, как дым. Перед окном на больших деревьях с голыми ветками вверху появились вороны. Как чёрные лоскуты, треплемые ветром, они носятся плавно, гибко, каркая густым низким басом. Окошки всё время в мелких каплях. Доносится шум дождя и ветвей деревьев, которые трясёт ветер. Слякоть на дворе жуткая, коричневая, жирная, её месят колёса телег и ноги людей. Иногда промчится грузовик, подскакивая на выбоинах, расплёскивая лужи фонтанами грязи…
8.08.1959г. – Хмельник. Дождь. Тоска. Минута солнца, и прекрасный букет. Мимоходом оббежала замок у костёла, его не достроил какой-то граф. Кругом цветы, а внизу Буг, вьющийся в бархатном лугу. Сорвала две веточки колокольчиков, высокие, ярко-лиловые. Вечером солнце садилось красным кругом, оно ударило отблеском и окровавило комнату. Лица стали красными, рамы, стены и зеркало – красно-золотые. Как трудно описать всё это. Боже! Какая я бездарность!
9.08.1959г. – Хмельник. Погода установилась. Была в костёле. Вдоль огородов, мимо притока Буга сделала круг, подошла к третьей церкви. По дороге любовалась змейкой воды и утками в зелени камыша. На берегу тропинка у огородов. Розовая кайма мелкого репейника. Иногда квадраты стерни и стога. Тут же алеют маки, летают пчёлы. Мокрая земля охотно согревается на солнце…
Выходил ксёндз. Бегал за котятами. Обратился ко мне по-польски: «Не видзела маленка котка?» …Трава в росе, ходят рябые, серые куры.
Я шла тропинкой вдоль села,
а рядом вьётся речка Буг.
Цепочкой белой по воде
на берег утушки плывут.
И солнце греет небосвод,
и зелень трав, и змейку вод,
и кажется, что этот миг
навечно твой, он не уйдёт…
* * *
Решила я наконец-то осмотреть другую сторону Буга. Утром после завтрака я была у замка и увидела сверху, на другой стороне Буга ещё одну, пятую церковь. Какие они все разные! У одной на главе гранёный шпиль и рядом круглый куполок на конусообразной крыше низкой башенки, у другой – высокая башня с растянутым куполом и плечами, на которых тоже башенки с оригинальной крышей. А этот монастырь! Почему там шестиконечные звёзды вверху, а над ними – небольшой крест?! Странно…
* * *
16.08.1959г. – Хмельник. Воскресенье. Была в лесу, собирала грибы. Повесила их сушить за окошко. А ночью закрыла глаза – сразу перед ними лес, кустики, трава и бархатные головки грибов (синяков, красняков или подберёзовиков), имён хватает!
18.08.1959г. – Хмельник. Доживаю свои последние деньки тут. Грибы посушила, а в лес всё равно хочу и поеду завтра. Была на лугу вдоль Буга, не там, где монастырь, а на другом берегу…
На следующий день. Утром пошла в лес после завтрака. Одна. Было очень много сыроежек и подграбников (подосиновиков) Лес осиновый, светло-зелёный. Я шла неизвестно в каком направлении и, когда к часу дня выбралась из чащи, передо мной – поле стерни со скирдами (стогами?), в стороне чернел лес-молодняк. Спустилась через тропинку, прошла сквозь кустарник, там масса маленьких белых «ромашечек» на высоких стеблях, догнала двух женщин с полными вёдрами грибов, спросила, где шоссе на Хмельник. Велено было перейти через воду, там будут «Липки». Пошла я, наслаждаясь солнцем, видела лошадей у глиняного почти провалившегося в ручей мостика. Машина с трудом взбиралась на холм, поднимая рыжую пыль. Зашла в село. Два мальчика висели на заборе из тонких вертикальных жердей. Спросила, как называется село. «Вербивка» —ответил мне голубоглазый замурзанный малыш в белой рубашонке... Потом меня подсадили в машину, подбросить до шоссе. Один из парней завёл песню, неплохо было проехать эти пять километров, мы миновали аллею лип, посаженных Екатериной Второй… Приехав домой, опять низала на ниточки свои грибки, маленькие отдельно…
Должна прибавить несколько слов. Конечно, это уже не только «времена года». Но ведь времена случаются где-то и с кем-то. Уж, простите. Не могу не сказать! Это потом, спустя сорок пять лет, я узнала, почему же на монастыре вверху были шестиконечные звёзды. Это была синагога. Бывшее еврейское местечко «штетл» было уничтожено фашистами, вернее, не само местечко, а только еврейское население.
Таких местечек на Украине множество. В их числе и Немиров. Когда уцелевшие в Холокосте жители всё же возвращались в свои дома, им угрожали: «немцы вас не убили, так мы убьём», – говорили, бросали камни в окна. Люди, испытавшие ужасы гетто, плена, концлагерей, должны были искать себе убежище где-то, где ещё можно было хоть присесть и отдохнуть…
Лично говорила с такими людьми. Да и наш
