Автобиография советского человека (4)
Моя война май 1943 – май 1945
Возвращение в Москву.
Весной 1943 года я успешно сдал экзамены за 9-ый класс. И вскоре был мобилизован на допризывную военную подготовку. Нас, целую группу сверстников, вывезли в загородный лагерь. Обучать нас военному делу назначили офицеров, ожидавших после выписки из госпиталя отправки на фронт. Им было совершенно не интересно заниматься с нами. Оставляя по очереди одного из своих товарищей с нами, они разбредались по окрестным деревням развлекаться с местными девицами. Оставшийся на дежурстве занимал нас строевой подготовкой, заставлял бегать на время, ползать по-пластунски и прочей ерундой. Когда ему и это надоедало, просто отпускал нас играть в футбол. Более бездарной траты времени и денег трудно было себе представить. По окончании сборов нас зачем-то провели строем через центр Самары под удивленными взглядами жителей («партизаны, что ли», комментировали зеваки) и распустили по домам.
В июле 1943 годы мы вернулись из эвакуации в Москву. Несмотря на указ Президиума Верховного Совета СССР, который запрещал занимать свободные квартиры фронтовиков, нашу квартиру в «Доме правительства» превратили в коммуналку. В двух комнатах поселились эвакуированные из Киева работники Министерства мясомолочной промышленности Дубенский с женой, которому на время войны присвоили звание майора интендантской службы, и его коллега, такой же временный полковник-интендант Давыдов с женой и дочерью. Чтобы побыстрее закончить 10-ый класс я поступил в школу - экстернат, находившийся в переулке около Пушкинской площади. Уроки в экстернате велись без опоросов у доски, без домашних заданий и без контроля посещаемости. Всю осень и зиму я большую часть времени не сидел на занятиях, а проводил вместе с вернувшимися из эвакуации школьными друзьями Сашкой Пищиком и Славкой Грибковым. В мае 1944 года с одной тройкой по черчение сдал выпускные экзамены. С аттестатом на руках мне пора было вступать во взрослую жизнь, минуя счастливую пору юности.
Путь на фронт
Несмотря на то, что мне весной 1944 еще не было 17-ти по «протекции» отца, в то время находившегося на излечении в Центральном военном госпитале в Москве, меня в 16 лет зачислили в армию добровольцем сразу после окончания 10 класса. После восьми месяцев учебы в Военном Институте Иностранных языков Красной Армии (ВИИЯКА), получив звание младшего лейтенанта, я в составе группы таких же новоиспеченных военных переводчиков, отправился на 1-ый Белорусский фронт.
К тому времени разгром Германии был уже только вопросом времени. В предвидении предстоящей встречи советских войск с англо-американскими на линии раздела Германии, согласованной на Ялтинской конференции в феврале 1945 года Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным, нашему Институту было поручено сформировать несколько групп переводчиков английского языка для отправки в армии, которым предстояли такие встречи.
Наша группа из 3 человек на Белорусском вокзале погрузилась в плацкартный вагон поезда, отправлявшегося в Варшаву. Вагон оказался почти пустым. В нем не было ни матрасов, ни постельного белья, ни проводников с горячим чаем с сахаром. Но что такое жесткая полка для меня – 17-летнего и для 18-летнего Сеньки Брычева? Только старший из нас, 37-летний Илья Гутман, уже побывавший на фронте, ворчал по поводу отсутствия хоть минимальных удобств. Мы же с Семеном, как только поезд тронулся, побросали в изголовья наши тощие вещмешки, в которых лежали скромные сухие пайки на двое суток, алюминиевые кружка-ложка, пара сменного белья и запасных портянок и, по крайней мере, в моем еще англо-русский и русско-английский карманные словарики. Укрывшись шинелями, мы принялись компенсировать недосып, образовавшийся за полгода учебы, хозработ, караулов и нарядов. Погода была хмурая, промозглая. Отопления в вагоне не было. Тогда я первый, но не последний раз, порадовался, что оставил свою казенную, на «рыбьем меху» английскую шинель дома, а взял добротную офицерскую русскую, которую мать выменяла для меня зимой 1942 года на самарской барахолке.
На следующее утро поезд миновал сильно разрушенный Минск и ночью пересек польскую границу. Этот торжественный момент мы проспали. Никаких пограничных формальностей в нашем вагоне не проводилось, а может быть, пограничники просто не стали нас будить. На следующий день поезд пришел в Варшаву. Точнее не в саму Варшаву, а в ее правобережный пригород «Прагу варшавскую». Отсюда, нам предстояло пешком пересечь город и выйти на его западную окраину, откуда шли уже польские пассажирские поезда дальше на запад.
Перейдя Вислу по временному, наведенному саперами, мосту, мы попали в город-призрак. Кучи битого кирпича, ни одного целого здания, ни одной живой души. На всем протяжении нашего похода через город нам попалось только одно целое здание. Как в насмешку на его фронтоне была высечена в камне надпись: «Дойче Культурхауз».
Варшава пострадала еще в ходе германско-польской войны сентября 1939 года от налетов немецких бомбардировщиков. Потом во время восстания варшавского еврейского гетто в 1943 году. Но в тотальной гибели польской столицы в 1944 году немалую роль сыграли не столько бои в городе, сколько грязные политические игры польского эмигрантского правительства сидевшего в Лондоне.
В июле 1944 года войска Первого Белорусского фронта вступили на территорию Польши и двинулись на Варшаву. В составе советских войск наступала также Первая Армия Войска Польского, сформированная в СССР в 1943 году. С момента вступления этих войск на территорию Польши и начались те политические игры, которые сыграли зловещую роль в гибели Варшавы. В том же июле в Москве был учрежден «Польский комитет национального освобождения» - просоветское временное коммунистическое правительство Польши. С ним СССР тогда же заключил соглашение о признании его власти на всей территории Польши, несмотря на уже существовавшее в Лондоне «польское правительство в изгнании». «Комитет», переехав на территорию Польши в первый же освобожденный город Люблин, издал указ о мобилизации военнообязанных граждан Польши, как проживавших в СССР, так и в Польше, в ряды Первой Армии Войска Польского, пополнив ее более чем на 100.000 человек. Так Первая польская армия формально стала вооруженной силой нового правительства Польши.
Стремясь упредить освобождение Варшавы советскими и польскими войсками, польское эмигрантское правительство в Лондоне разработало план восстания варшавского подполья под руководством «Армии Крайовой» - польского партизанского движения, воевавшего на территории Польши, как с германскими, так и против советских войск. По этому плану, пользуясь отступлением немецких войск под натиском Красной Армии, повстанцы должны были за три-четыре дня вытеснить из Варшавы небольшой немецкий гарнизон. После этого планировалось высадить в городе 1-ю польскую парашютно-десантную бригаду, подчинявшуюся лондонскому правительству. Она должна была обеспечить условия для прибытия в Варшаву этого правительства, чтобы провозгласить его власть на всей территории Польши. Естественно, что лелея такие планы, руководители восстания ни в Лондоне, ни в Варшаве, не согласовали ни само восстание, ни время его начала, ни с Кремлем, ни даже с командованием советских войск 1 Белорусского фронта.
Восстание началось 1 августа 1944года. Но все пошло не по плану. В тот же день, 1 августа, немецкие войска нанесли сильный контрудар по наступавшей на варшавском направлении 2-ой гвардейской танковой армии. Нанеся ей тяжелые потери, немцы значительно ослабили наступательный потенциал советской группировки и затормозили ее наступление. Воспользовавшись этим, германское командование, перегруппировав свои войска, смогло бросить против восставших значительные силы, включая танки и артиллерию. В городе начались тяжелые, затяжные бои.
Советские войска, через некоторое время отразили немецкий контрудар, и к середине августа вышли на правый берег Вислы, овладели правобережным предместьем Варшавы - Прагой-варшавской и остановились. Не мне судить, можно ли было за два месяца, в течение которых продолжалось варшавское восстание, подготовить новую операцию по освобождению города и помощи восставшим. Справедливости ради надо отметить, что к Варшаве советские войска вышли после 1000-километрового марша с боями и вряд ли могли сходу форсировать Вислу. Но также очевидно, что ни Сталина, ни Польский комитет национального освобождения ни в коей мере не устраивали цели восстания, руководимого лондонским правительством. Красная Армия стояла под Варшавой до середины января 1945 года. На помощь восставшим через реку перебрасывалось оружие, боеприпасы и продовольствие. Небольшие отряды Первой польской армии переправлялись в город через Вислу, вели там разведку и чем могли помогали повстанцам. За время стояния под Варшавой Ставка Верховного главнокомандования подготовила грандиозное наступление советских войск по всему советско-германскому фронту с целью окончательного разгрома фашистской Германии в 1945 году.
Ко второму октября 1944 года восстание было подавлено и германские войска приступили к карательной операции. С присущей немцам методичностью квартал за кварталом с лица земли стиралась столица Польши. С гибелью, при этом, мирного населения каратели не считались. За время боев и карательной операции в городе было уничтожено 84% домов, в том числе 90% памятников архитектуры. По неофициальным данным (официально считать было некому) погибло от 150 до 200.000 мирных жителей. Оставшихся в живых немцы вывезли на работы в Германию. По подсчетам руководства восставших было убито 17-18 тысяч повстанцев и 6000 тяжело ранено. В миллионном перед началом войны городе осталось не более одной тысячи жителей.
Выйдя на привокзальную площадь на западной окраине Варшавы, мы зашли к военному коменданту.
- Какие билеты? Вот вам талоны в продпункт, двигайте на перрон и ловите поезд на Познань. Это самое удобное для вас направление. Когда будет? А кто его знает. За пассажирское движение теперь отвечают поляки. -
На продпункте нам выдали по буханке черного хлеба, по две банки тушенки и в холщевых мешочках по 300-400 грамм гречневой крупы.
- Нам что костер, что ли разводить, чтобы кашу варить? -
- А что хотите то и делайте. Что положено, то и выдаем. -
Но если мы не знали, что делать с этой крупой, то это прекрасно знали польские спекулянты, мигом налетевшие на нас и скупившие по дешевке нашу крупу. Тут же расфасовали ее по газетным кулечкам и, не стесняясь, прямо на наших глазах, побежали втридорога перепродавать ее ожидавшим поездов пассажирам.
- Черт, - выругался Семен, - лучше бы мы сами раздали ее женщинам с детьми! –
Когда и куда прибудет поезд на Познань, не знал никто. Оставалось только терпеливо ждать. Наконец раздался свисток паровоза и к противоположной платформе подкатил поезд.
- Познань, панове , Познань, - наскоро отвечали нам прыгавшие с платформы и бегущие к противоположной пассажиры. Последовали за ними и мы. Но когда мы взобрались на нужный перрон, оказалось, что сесть в поезд нет никакой возможности. Люди висели даже на подножках.
В полной растерянности мы и еще несколько офицеров стояли перед поездом. В этот момент на перроне появился внушительных размеров старшина с повязкой «патруль» на левой руке в сопровождении двух автоматчиков.
- Ехать треба, товарищи офицеры? Сейчас организуем. -
С этими словами, вытащив из кобуры пистолет, он быстрым шагом направился к стоявшему напротив нас вагону.
- Вагон для жолнежей, - заорал он, наливаясь кровью, и дважды выстрелил в воздух. - Ааа-сс – воо – бодить!!! -
Первыми посыпались пассажиры с подножек. Затем с помощью солдат он очистил тамбур от людей и мешков. Оставив одного из автоматчиков у входа, он прошел в вагон, откуда понеслись те же его крики. Из противоположной двери, как паста из тюбика выдавливались люди. Появившись из второй двери, он широким жестом пригласил нас на посадку. Мы заняли головную часть опустевшего вагона, свободно расположившись по его секциям. После этого старшина приступил к допуску гражданских пассажиров. В первую очередь это были пассажиры с детьми, затем женщины и, в последнюю очередь, мужчины, но без мешков и других громоздких вещей. Гражданские заняли тыловую часть вагона. Закончив посадку, старшина дал команду машинисту на отправление.
Поезд останавливался на всех станциях, и постепенно вагон заполнялся. Но невидимая граница между гражданской и воинской частями вагона оставалась нерушимой. На одной из станций в вагон впорхнули две молоденьких девушки. Не найдя мест в «гражданской» части вагона, одна из них робко подошла к нам.
- Може ли до вас, панове? -
- Проше пани, - сделал широкий жест Гутман, израсходовав вероятно, 100% своего польского словарного запаса. Однако, к его разочарованию одна из девчонок села рядом со мной, другая – рядом с Семеном.
На кошмарной смеси польского, русского и украинского (впоследствии на этом удивительном славянском эсперанто, который я постараюсь воспроизводить по памяти, шло общение с поляками) мы выяснили, что они – студентки медицинского колледжа, едущие домой на время каких-то религиозных праздников. Еще через несколько остановок в вагон ввалилась группка подвыпивших солдат во главе со старшим сержантом. Моя соседка испуганно схватила меня под руку и прижалась к моему плечу. То же сделала сидевшая рядом с Сенькой. Подойдя к нашей секции вагона, сержант остановился. Покачиваясь с носка на пятку, ткнул пальцем в сторону моей соседки:
- Твоя, что ли ? –
- Моя, - как можно тверже ответил я.
- Ну ладно, бери, - заключил он и проследовал со своими солдатами в следующий вагон.
Опасность миновала, но мою руку девушка не отпустила. Уже темнело. Освещения в вагоне не было. И в сумерках головка моей соседки начала то и дало падать на мое плечо, цепляясь волосами за сиротливую звездочку на моем погоне. Тогда я отстегнул пуговицу и снял погон.
- Пан всем девушкам так робит? – кокетливо спросила девчонка, вогнав меня в густую краску, которую в темноте, к счастью, никто не увидел. Через несколько остановок наши спутницы вышли, одарив нас с Сенькой на прощание поцелуем в щечку.
На следующий день поезд прибыл в Познань. Здесь нам снова предстояло пройти пешком через весь город на его западную окраину и ловить попутную машину. Выйдя на трассу, ведущую на запад, мы натолкнулись на столь необходимый продпункт. Но это была не невзрачная каптерка, как на варшавском вокзале, а настоящая столовая. Под натянутым брезентовым тентом стояли на асфальте, настоящие столы и стулья. Мы присели за один из столиков, на котором нас привлекла белая фарфоровая миска полная ломтями свежего черного хлеба. Тотчас же к нам подошла официантка в солдатской форме с погонами рядового.
- Горячий кулеш будете? -
- Будем! – хором ответили мы, а я еще робко добавил: - А сколько кусочков хлеба можно брать? - Глаза солдата-официантки подозрительно заблестели:
- Кушайте, мальчики, кушайте, сколько хотите, я еще принесу -. Голос ее сорвался и, резко отвернувшись, она убежала на кухню.
- Чёй-то она? – удивился я -.
- Ты что, дурной, не понимаешь – оборвал меня Гутман.
- Так я же ничего…-
- Ты то ничаво, - передразнил меня Илья, да она то чаво… Она ведь не знает, что мы переводчики. Зато знает, сколько живет на фронте младший лейтенант-командир взвода.-
Отяжелев от забытого ощущения сытости после двух тарелок густого кулеша и опустошенной миски хлеба, мы с трудом выбрались из-за стола и поплелись на перекресток. Там, на небольшом круглом деревянном постаменте лихо крутилась девчонка-регулировщица с перекинутым через спину карабином и, виртуозно манипулируя флажками, направляла движение проходящей военной техники. При этом она успевала, согласно инструкции, бросать ладошку в воинском приветствии к своей пилотке, каким-то чудом державшейся на ее пышных волосах. Узнав наше направление, она отправила нас на обочину, пообещав позвать, как только отловит попутную машину.
Ждать долго не пришлось. Уступив «пожилому» Гутману место в кабине шофера полуторки, порожняком идущей в нашем направлении, мы с Сенькой залезли в кузов.
Стало темнеть. Шофер свернул с шоссе на боковую дорожку и остановился перед группой фанерных домиков, напоминавших нашу турбазу или пионерский лагерь.
- Ночью не поедем. – безапелляционно заявил он. В темноте ни весть на кого нарвешься. -
Очевидно, он был здесь не первый раз, так как, забрав из кабины винтовку, он уверенно провел нас через решетчатую калитку к одному из домиков, открыл незапертую дверь и зажег огарок свечи на столе. В небольшой комнатке по стенам стояло четыре двухэтажных кровати, стол со свечой и несколько стульев. На правах бывалого фронтовика, он всучил мне винтовку и назначил в первую смену караула.
- Через два часа разбудишь кого-нибудь из своих. Меня не трогайте, а то, как бы часом, не заснуть днем за рулем. –
Я открыл затвор. Магазин был пуст.
- А патроны? –
- Да накой тебе патроны. У ней, все равно, боек скошен, по капсюлю не попадает. -
- Так зачем ты ее с собой таскаешь? -
- Дак ведь она за мной числится. -
- Почему же не отремонтируешь или не заменишь? -
- Да так, все руки не доходят. А потом, если на немцев наткнешься, то хоть с бойком, хоть без бойка, все равно не отобьешься.-
Против такой логики возразить было нечего. Прислонив наше «грозное» оружие к стене, я сел около окна.
- Куда сел! – зашипел на меня Гутман. Отойди от окна и свечку погаси. –
Ни у кого из нас часов не было, а у шофера спросить не успели, как он уже засопел. Поэтому определить, прошло ли два часа, я не мог. И разбудил Семена, когда уже с трудом раздирал слипающиеся глаза, а подбородок то и дело падал на грудь. Когда рассвело, нас всех разбудил Илья, и мы снова загрузились в нашу полуторку. На одном из перекрестков водитель остановился.
- Извините, ребята, мне тут налево, а вам прямо. Здесь уже недалеко, минут за пятнадцать дойдете.-
И действительно, вскоре мы остановились у шлагбаума, предъявили наши предписания и прошли на территорию штаба 1-го Белорусского фронта. Там нас встретили двое вияковцев, прилетевшие ранее самолетом. Они отвели нас к начальнику следственной части разведотдела штаба.
- Сегодня отдыхайте, а завтра с утра ко мне за назначениями, - отпустил нас подполковник.
Назавтра нас распределили по штабам армий. Мне, видимо, из-за моей фамилии досталась Первая польская.
- Двигайтесь на Ландсберг, - сказал подполковник. Там должен стоять штаб армии. Ищите указатель на «Хозяйство Домарацкого». -
На выходе из штаба меня подхватил выезжавший на машине переводчик немецкого, будущий известный литературовед Лев Безыменский. Высадив меня на одном из перекрестков, он указал мне направление.
Продолжение следует
