Через день мы подъехали к Варшавке, (шоссе Москва – Варшава) по дороге сплошным потоком шли военные, везли огромные пушки, запряженные четырьмя лошадьми тяжеловозами, или тракторами, маленькие пушки тащили газики, работавшие на дровах, беспрерывно шли колонны красноармейцев с винтовками за плечами. Мы простояли около дороги в лесу под деревьями почти весь день, не могли переехать дорогу, из-за сплошного движения войск. Глядя на беспрерывный поток военных, люди говорили, что войска идут под Смоленск, где теперь немцев остановят, и война скоро кончится. Несколько раз при крике:
-Воздух!
Солдаты бросались в лес, дорога мгновенно пустела. Низко над дорогой пролетали немецкие самолёты, и где-то слышны были взрывы. Только под вечер переехали Варшавское шоссе. От нашего обоза осталось несколько телег, одни наверно поехали другими дорогами, другие возможно, вернулись.
Под Рославлем мы попали под бомбежку, от нашего обоза осталось две телеги. Лошадей с телегами загнали под высокие липы, около какого-то дома, а сами лежали на земле. Было очень страшно, над нами кружили немецкие самолеты, где-то рвались бомбы. Мне было страшно, казалось, что бомба упадает прямо на меня. Я поймал себя на том, что от испуга беспрерывно повторяю:
- Чтобы бомба не попала в нас, чтобы самолеты улетели, чтобы бомба........
И действительно самолеты улетели, стало тихо, светило солнце, на деревьях щебетали птички, только вдали, видно было, как поднимались клубы черного дыма. Мама говорила, что если суждено погибнуть, то нужно всем находиться рядом, пусть бомба накроет сразу нас всех.
Проезжая, какую-то деревню, мы встретили наших соседей. Младшая дочь Сара училась с Маней вместе в пятом классе, средняя дочь Фаина училась в Ленинграде. Старшая дочь, учительница русского языка и литературы двадцати четырёх лет, Женя, было одной из первых красавиц в городе. Она дружила с мамой, и часто бывала у нас. Мама ей кроила материал, а она сама себя обшивала. Женя очень обрадовалась, увидев нас. Её отец, балагола идиш (извозчик), имел свою лошадь, ездил по району - собирал тряпки. Телега у них была загружена до верха подушками, перинами, одеялами и прочим домашним скарбом. Женя стала просить маму:
- Тетя Люба я, Вас, очень прошу, поговорите с моими родителями, они вас очень уважают, они хотят возвращаться. Я с ними все время воюю, но они меня не слушают. Может вам удастся на них повлиять.
Но никакие уговоры на него действовали, отец Жени твердо решил вернуться.
- Я, не коммунист, никто меня не тронет. Куда ехать? Дома и свои углы помогают - твердил он.
После войны нам рассказали, что их всех расстреляли, но предварительно Женю и ещё других еврейских девчонок немцы и полицаи загнали в какой-то сарай, жестоко избили, изнасиловали. Женя пришла домой вся в кровоподтеках, синяках и изорванной одежде. Фаина пережила блокаду в Ленинграде, осталась жива, после войны приезжала в Мстиславль. Маня рассказала Фаине, что встречали её родителей. Она очень переживала
Проезжая мимо всевозможных постов и патрулей, мама показывала свои документы, объясняла, почему у мужа нет документов, рассказывала, как мы выскочили из города, когда в город зашли немцы. Ей верили, и нас пропускали. В деревне Бабоедово за Рославлем, нас остановил местный, деревенский патруль.
Начальником патруля был въедливый седой, старик с бородой. Он решил, что отец - дезертир и приказал своим помощникам деревенским ребятам взять отца под арест. Все доводы мамы и Шпильки на старика не действовали, он ничего не хотел слушать. Ещё усугубляли ситуацию деревенские бабы, которые собрались около наших телег и кричали:
- Наши мужики воюют, а этот здоровый прячется за юбку своей бабы!..
Решили, что завтра утром старик с отцом пойдет в Рославль, и там сдаст отца в военкомат, где разберутся. И если он шпион или дезертир то там же и расстреляют.
К нам подошёл пожилой мужчина с красивой окладистой бородой, как у Карла Маркса, разобравшись, в чем дело, и поговорив с мамой, назвал старика, который должен был увести отца – самодуром, и что он его хорошо знает. Мужчина с бородой пригласил нас к себе домой.
Со Шпилькой договорились, что сделаем на пару дней остановку. Утром старик повёл отца в Рославль. Хозяин был бригадиром в колхозе и оказался большим патриотом. Он как-то сразу нашёл общий язык с мамой. В его доме нас приняли, как родственников. В колхозе была большая пасека, бригадир принес нам мёда.
Он говорил, что не останется у немцев, если они сюда придут, что в деревне есть многие, которые ждут немцев с хлебом солью; но, если немцы подойдут к их деревне, он прежде чем уйти, сам своей рукой кое-кого расстреляет. Наступил вечер, отца не было. Я переживал за отца, меня здорово напугали слова старика. Я сидел на лавочке возле дома бригадира и беспрерывно повторял:
- Чтобы папка вернулся, чтобы папка вернулся……….
Вечером наш хозяин пошёл в ночное с лошадьми. Вдруг ночью он вернулся, разбудил всех и, сказал: - Самуиловна, я поймал немца, поговори с ним, у вас схожие языки.
Мы испугались, насторожились. Бригадир зажёг спичку, и мы увидели папку. Сколько было радости, в это тревожное время. Отец рассказал, что в Рославле кругом пожары, начальство все разбежалось, никого не могли найти. Встретившийся знакомый старика, посоветовал быстрее уходить из города и вернуться в деревню. Бригадир посоветовал, что нужно поскорее, уезжать, что рядом Брянская область, а там и Орел.
Утром следующего дня, наши подводы двинулся дальше.
Однажды старший сын Шпильки Николай сказал мне, что немцы русских не трогают, и что если бы, не мы они бы, вернулись домой. Шпилька стал проявлять недовольство и стал уговаривать нас вернуться. Мол, немцы нас не тронут, кому вы нужны, куда вы поедите голые, босые, а там у вас дом, хозяйство, может быть, будет еще лучше, чем при коммунистах. Мама ничего не хотела слушать, она говорила:
- К немцам - ни за что.
Вторая телега, ехавшая за нами, исчезла. Шпилька сказал, что наши попутчики уехали назад, домой и что он тоже возвращается, и если мы хотим, то он и нас отвезет. Папа с мамой стали просить Шпильку, чтобы он довез нас до какого - ни будь городка, и не бросал посреди дороги, здесь уже Брянская область, и немцев бог даст, сюда не пустят.
