Так прошло дней десять. В одно утро мы застали Marie и Настеньку в больших совещаниях. Совещания сперва были тайной, но когда нам их сообщили, мы пришли в восторг. Наши первые сбирались написать стихи. В этих стихах должны были выразиться "чувства институток к страждущей maman". На бумажке уже было изображено заглавие: "Плач и утешение". Затем рифмованные строчки, перемаранные, потом опять строчки:
"Наш ангел, наша мать, под чьим благим покровом,
Мы так цвели, так счастливо росли,
Ты страждешь, крест несешь..."
и прочее. Потом строчки покороче:
"Отлетевшего ей сына
Покажи на небесах,
Без печали, без кручины,
И в сияньи и в лучах..."
Мы заахали. Так у нас были свои поэты!
Стихотворение было написано и поднесено. Директриса плакала. Не мудрено, когда так шевелили ее раны...
Но поверят ли, что рифмоплетство-то было искреннее? Да, вполне искреннее. Оно было последствием нашего бедного, извращенного чувства, которое умело высказаться только в какой-нибудь официальной форме...
Marie торжествовала. Хотя стихи были не ее мысль, а Настеньки, но она их написала. Они понравились. Бедный поэт и не подозревал, что над ним сбирается гроза...
Свободное копирование
