20 октября
На службу пошёл раньше обыкновенного и, когда явился в Райвоск, он был ещё закрыт. Сперва работы никакой не было, и я часа два сидел за чтением газет. После этого Н.А.Бровцын послал меня на нефтесклад за получением керосина. Забрал я четырёх возчиков, нагрузил одиннадцать порожних бочек и отправился. Приезжаю на склад и прошу отпустить керосина.
- Да во что же Вы будете получать? - говорят мне. - Ведь из этих бочек керосин побежит как через решето.
В самом деле, я, ещё получая бочки, говорил Бровцыну, что с подобными бочками толку будет мало и, вот, оказывается, был прав.
- Если нельзя наливать в эти бочки, то замените мне их. Дайте ваших бочек, - прошу приказчика.
- Нет, заменить не могу.
- Почему же не можете? Ведь, согласно правил[ам] Вы только взять должны сколько-то за обмен.
- Это верно, но, во-первых, сейчас у нас нет бочек и для себя, а не только для обмена, и, кроме того, такие бочки мы не обмениваем - куда же они годятся?
- Пойду, попрошу заведующего: авось, обменит.
- Напрасно сходите. Я же говорю Вам, что я для себя тары не хватает.
Но всё же я ради очистки совести пошёл к заведующему и там застал Бровцына с Бугуславским, успевших уже приехать сюда на извозчике, и Кудряшова. Я вызвал Бровцына и объяснил ему положение дел с тарой.
- Подождите, - отвечает, - сейчас всё уладим.
И ведь действительно, уладили: удивлённый приказчик получил приказ не только обменить наши бочки, но ещё выдать нам под расписку тару и под весь остальной керосин, то есть 32 бочки. Желал бы я знать, сколько стоило это "улаживание"!
Так как теперь представилась возможность вывезти весь керосин, то Покровский распорядился, чтобы ещё наняли возчиков. Я был рад подобному положению вещей, ибо у меня появилась надежда, что часам к четырём весь керосин будет разлит в бочки, погружён на возы и отправлен в Райвоск, а Бровцын будет его сопровождать, ибо всё равно он живёт в Райвоске. Таким образом, мне не надо будет снова идти в контору, и я прямо со склада [смогу] отправиться домой.
Но не так-то получилось: ещё осталось налить 10 бочонков, как сперва уехали Покровский с Богуславским, а за ними и Бровцын - они "замёрзли и проголодались". А я-то, чёрт возьми, истукан какой, что ли, что могу не мёрзнуть и не голодать? Вот подлецы. Но делать нечего, и пришлось мне наблюдать, чтобы подкатывали бочки, следить за взвешиванием, за накаткой бочек с керосином на телеги. Наконец, все десять подвод, находящихся в моём распоряжении, нагружены, я получил пропуск и отправился сопровождать обоз свой.
Ну и намаялся же я с ним! Всю душу вымотал: дорога наисквернейшая, да и телеги совершенно не приспособлены, и в продолжение всей дороги то на одной телеге бочки раскатятся, и она отстанет, то та же история с другой телегой, то какая-нибудь лошадь встанет, и бегаешь как угорелый от одной телеги к другой по замерзшей грязи.
Лишь в темноте добрался до конторы. Я готов был высунуть язык от усталости, ноги ныли в совершенно изорвавшихся сапогах, желудок немилосердно требовал топлива. И лишь надежда, что теперь-то я, заявив Бровцыну о прибытии керосина со склада, буду свободен.
Как бы не так: моё начальство изволило обедать, им некогда:
- Вы, Сергей Александрович, поместите, сколько войдет бочек, здесь в сарайчик, а остальные отвезите в амбар...
Меня это взорвало, и я хотел было разругаться, но передумал: если меня не считают за человека, если смотрят на меня, как на машину, то пусть пеняют на себя.
Скатив шесть бочек в сарайчик при Райвоске, с остальными я отправился в амбар. Оказывается, здесь не позаботились даже о том, чтобы приготовить доски, по которым можно было бы скатывать бочки, ни об освещении. Неужели и это был должен я? Неужели, в продолжение 3-4 часов, которые я пробыл на складе без них, они не могли приспособить амбар для приёма керосина. Что же, теряю от этого не я, а они...
И я позаботился лишь о том, чтобы закатить бочки в амбар. Какое мне дело до того, что [в]тулки у бочек могут оказаться внизу, и, следовательно, керосин может вылиться. Не буду же я с зажженной спичкой лазить по бочкам, рискуя сжечь амбар, а вместе с ним и себя!
Лишь в восьмом часу закатили последнюю бочку. Однако это вовсе не означало, что теперь я свободен - нужно было обождать, когда рассчитают возчиков, и дать отчёт обо всём. Наконец, в восемь часов я освободился, отказался от чая, предложенного Зинаидой Владимировной, и только выпил три рюмки водки для подкрепления.
Домой плёлся еле-еле, раздумывая о том, как, однако, тяжело достаются деньги. Говорят, что деньги ничего не стоят, а мне вот платят в день два миллиона, и из-за них я принуждён был целый день пробыть на ветру, перепачкал о бочки всю свою одежду и изорвал обувь, так что завтра надо надевать чужие сапоги. И шпана же Покровский: я столкнулся с ним в дверях Райвоска, уходя домой, и он, зная, что я целый день на ногах, что страшно устал, не предложил мне ехать домой на извозчике. А ведь зарабатывают на этом деле, из-за которого я проклял сегодняшний день, не один миллиард!
До дому кое-как дошёл и такой усталый, что отказался от обеда, бросился в постель и мигом заснул. Проспал до 12 часов ночи, когда меня разбудил Вика.
