Летом 1943 года в Германии появилась фигура советского генерала Власова, обратившегося к русским военнопленным с призывом поддержать формирование РОА. Мне, простому военнопленному, трудно было судить о том, на какой основе договаривались обе стороны. Так как Власов выступал против существующего в Советском Союзе режима, он, естественно, стал предателем. Руководство Вермахта не договорилось с Власовым об организации русской армии в 1943 году. Только летом 1944 года, когда положение немцев на Восточном фронте стало критическим, стороны пришли к взаимопониманию и соглашению. Власов обратился к русским военнопленным от имени комитета освобождения народов России. Власовскому движению была придана политическая национальная окраска. Национальная окраска этих военных формирований позволила Власову собрать под свои знамена русских военнопленных, пришедших в эту армию с благородной, как многим казалось тогда, целью освободить Россию от сталинского режима и Советской власти.
Наши историки определили Власова в число предателей. На фоне взятых в плен других советских генералов, которым немцы предлагали сотрудничество (генералы Лукин, Прохоров, Карбышев) деятельность Власова, действительно, выглядела таковой. Но я не забыл и того, что говорили о нем в военнопленных лагерях: для одних он был предателем Родины, но другие видели в нем человека, спасшего от голода и смерти сотни тысяч пленных, — тех, от кого, как от потенциальных предателей, отказался Сталин.
Допускаю, что среди власовцев были люди убежденные, верившие в великое предназначение РОА, как армии, освобождающей Россию от коммунизма, но основная масса, какую я видел в лагерях и понимал ее настроения, она в армии Власова видела свое избавление от рабства в лагерях и медленного умирания от голода и непосильного труда.
Были слухи, что мундир немецкого генерала позволял Власову не только командовать РОА, но и строго штрафовать немцев за оскорбление чести и достоинств русских солдат и офицеров из РОА. Это поднимало его авторитет среди военнопленных.
Если говорить о моем отношении к Власову, то оно не имело четко выраженной оценки, и объясняю я это тем, что фигура его находилась далеко от пленных, была овеяна различными слухами, былями и небылицами, и отличить в них правду от домыслов было тяжело. Любой режим всегда старается выставить своих противников в худшем виде, — в нашем обществе это было принято за норму, поэтому я с недоверием отношусь к таким характеристикам наших писателей и журналистов. В наших представлениях любой предатель, и Власов в том числе, должен быть носителем всего аморального и преступного. Сам факт вступления пленных в РОА с целью участия в военных действиях и с оружием в руках против своих соотечественников рассматривался как предательство. И, несмотря на то, что у самого было положение не лучше, я осуждал тех, кто из военнопленных лагерей уходил под знамена русского освободительного движения.
Свободное копирование
