Скоро по приезде учительница наша, m-lle Брюлова, вступила в свои занятия с старшими братьями и давала им уроки иностранных языков, пока их не увезли в пансион, в Москву. Братья были помещены далеко от девочек, и мы не часто встречались с ними; яснее начинаю припоминать их с приездом учительницы. Братья не были бурными шалунами, занимались уже с учителем, французом Изнаром,-- а нас, девочек, больше держали в нашей детской, мне было, вероятно, не более девяти лет. Меньшой брат, Иосиф, был младше меня, он постоянно играл вместе с нами в детской, вместе занимались мы позднее и в классной с учительницей. Он был мальчик с большими способностями, ему легко давались языки и музыка. Классная наша была устроена в мезонине нашего дома, в большой, светлой комнате с балконом, выходившим на маленький палисадник с клумбами цветов, дальше представлялся прекрасный вид на окрестность. Припоминаю, что в доме жил уже у нас учитель француз г-н Изнар -- высокий, худощавый старик, слабый на вид. Не могу сказать, долго ли он жил у нас, но замечена была его слабость к вину, и отец решился заменить его учительницей для занятий и с девочками.
Когда старшие братья перешли к учительнице в классную на мезонин, наш бедный француз осиротел; печальный ходил он по зале. "Француз плачет,-- с жалостью к нему говорили нянюшки,-- вы пойдите к нему",-- посылали они меня и подвели к двери комнаты, в которой Изнар давал уроки братьям; я скользнула в дверь,-- старик видимо обрадовался. Он тотчас подвинул мне стул к столу, покрытому зеленым сукном, стоявшему посреди комнаты, и начал забавлять меня, свертывая петушков из бумаги. Мои посещения к нему продолжались и в следующие дни. Изнар выложил на стол французскую азбуку, и тут я впервые познакомилась с французскими буквами и начала произносить отдельно и целые слова. Тут же, между занятиями, Изнар выучивал меня свертывать из бумажек петушков, лодки, коробки и корабли.
Не могу определить, долго ли длились мои занятия с Изнаром, но помню, что он уезжал, наконец, и прощался с нами. Прислуга в доме очень жалела старика, но понимала, кажется, что надо было с ним расстаться; шла речь о пустых бутылках, найденных в его комнате, и о частой шаткости его походки. Конечно, все это было не совсем понятно для детей. Меньшой брат, Иосиф, также занимался вместе со мною у Изнара, и оба мы жалели о его отъезде. Через несколько времени мы, младшие дети, поступили также в классную учительницы и ходили наверх в мезонин.
В первых разговорах с учительницей я наивно сообщила ей, что я совсем не узнала ее, когда мы встречали ее у колодца в Ольшане. Она рассмеялась.-- "За кого же вы меня приняли?" -- спросила она.
"За императрицу, -- ответила я, -- она нарисована у нас на шторке в нижних комнатах". M-lle Брюлова очень смеялась и передала мое замечание старшим сестрам; сестры просили меня указать шторку, рассматривали ее, и на старинной, миткалевой, разрисованной шторке нашли нарядную даму, едущую в фаэтоне.
Сестры поняли, что я нашла сходство в костюме учительницы и дамы, нарисованной на шторке.
В нашу классную в мезонине вела из коридора очень узенькая лестница; вверху лестница освещалась ярко-красными лучами вечернего солнца; но на повороте она была темна до самого низа. И когда мы иногда спускались с нее, садясь на перила, как с горки, или сбегали, прыгая через несколько ступеней, как любят делать все дети, в темноте случалось свалиться, мы расшибали лоб и с плачем возвращались в классную. С приездом учительницы уход и наблюдение за детьми были уже гораздо лучше; благодаря ей мы переживали счастливое детство, начиная с тридцатых и до сороковых годов прошлого века, когда мне минул уже шестнадцатый год.
