Конфликт с секретарем горкома партии - 4

   Следует сказать, что Дволайцкого я считал умным и дельным человеком и, кажется, он таким и был, но по делу Кубанского мединститута, под влиянием рассказов Котта и Мысягина, стал мельчить, утратил свою солидность. Еще больше это выявилось, когда он пытался отвести мою канди­датуру в состав президиума собрания. Но коммунисты настояли и, несмотря на авторитет первого секретаря горкома, подавляющим большинством избрало меня в состав президиума. При выдвижении кандидатур в состав бюро, я отвел свою кандидатуру, моти­вируя тем, что более двух лет учусь в напряженной обстановке, просил дать мне возможность заняться вплотную учебой. Значительно позже, в день моего выезда на фронт из Ростова, я случайно оказался в купе мягкого вагона с работниками особого отдела, которые, как и я, ехали на фронт. В дороге мы познакомились, и, узнав, что я из Краснодара, они рассказали, что первый секретарь Краснодарского ГК ВКП(б) Дволайцкий оказался английским шпи­оном... Ранее ходили слухи о том, что родной брат Дволайцкого работает экономистом в Англии (кажется, в самом Лондоне). Намного позже, в 50-х годах, когда я уже работал зав. кафедрой Самаркандского мединститута, как-то был в Москве, поднимался по лестницам Министерства здравоохранения СССР, как вдруг лицом к лицу я столкнулся со спускающимся вниз полковником Красной Армии, бывшим директором Краснодарского пединститута Козыревым. Он тотчас узнал меня, подошел и охотно вступил в долгий разговор. Я тоже обрадовался встрече со старым знакомым, но боялся, что он расспросит и о моих делах, а я не смогу скрыть, что был в плену, механически выбыл из партии, а те­перь пытаюсь восстановиться. Ведь рассказ об этом должен был продолжаться не ме­нее часа... Козырев сообщил, что он работает в военной прокуратуре СССР в долж­ности Главного военного прокурора по особо важным делам. Затем он перешел на воспоминания предвоенных лет о наших совместных работах в Краснодарской городской парторганизации. В частности, он начал о Дволайцком: "А помнишь ли ты, Акопов, Дволайцкого, как он ущемлял наши права, когда был секретарем Краснодарского горкома?"

   Да, я помнил то, на что намекал Козырев. В 1932 г. мы с ним были избраны на Краснодарскую городскую партконференцию, где Совет старейшин выдви­нул наши кандидатуры на партконференцию Азово-Черноморского края. Но вдруг Дволайцкий вторично созвал Совет старейшин и начал просить, чтобы двое отказались от избрания на краевую конференцию, так как в гарнизон прибыли новые работники, имярек (с немецкими или еврейскими фамилиями, которые, конечно, теперь я уже не помню). Так как никто не снял свою кандидатуру, Дволайцкий предложил не рекомендовать к избранию кандидату­ры Козырева и Акопова, что он и сумел провести при общем молчании. Те­перь Козырев вспоминал этот инцидент с Дволайцким и продол­жал: "А знаешь, что он оказался настоящим врагом народа, (подчеркивая слово "настоящим", Козырев намекал на то, что нередко под этим ярлыком оказывались ни в чем не повинные люди!). Его мы судили и расстреляли! Я заходил к нему и спрашивал, как его кормят." - "Зачем же спрашивали, как кормят, когда Вы приговорили его к расстрелу?" - спросил я. "Как зачем, пусть покушает перед смертью!"

   Таким образом, я соединил сведения ехавших на фронт со мной в одном вагоне в первые дни войны, с тем, о чем говорил Козырев. Эти сведе­ния совпали, а потому в тот момент я поверил, что английский шпион был первый секре­тарем Краснодарского ГК ВКП(б).