Потом Лазоренко поручил мне обмерить все совхозные земли и составить план, наметить место для постройки центральной усадьбы совхоза, и под конец он просил меня прирезать под освоение новые участки, где хорошая почва, которую легче освоить.
По-видимому, мои акции поднялись в глазах Лазоренко. Он почему-то решил, что я все могу, если только захочу. Даже выбор новых участков под освоение, связанный с определением почв, пригодных для ведения сельского хозяйства, и то он поручал мне, хотя эта работа не относилась к моей инженерной специальности. Но я согласился и на это. Я видел, что в совхозе действительно нет ни агронома, ни почвоведа, ведь главный агроном, этот Камбала, ничего собою не представлял, а этот вопрос был важен для совхоза. Я в нем кое-что понимал, ибо в институте была дисциплина по почвоведению, и не сомневался, что выберу участки, пригодные совхозу.
То, что Лазоренко изменил свое отношение ко мне, было видно и в том, что он для меня устроил отдельное помещение, где я мог жить и работать.
Для меня отгородили в конторском бараке отдельный угол, который закрывался, а ключ хранился у меня. Для производства дальнейших работ я сохранил свою бригаду, и Лазоренко с этим безоговорочно согласился. Мои люди были этому несказанно рады, и, конечно, больше всех радовался мой помощник, бывший учитель, вырвавшийся из-под конвоя на некоторую свободу.
Свободное копирование
