Есть вещи, которые с каждым годом вспоминаешь все чаще и со все большим стыдом и нежностью.
Через несколько дней я поеду в Новгород второй раз в своей жизни, оттуда — на машине в Кемь и дальше — пароходиком — на Соловки. А в шестьдесят третьем году мы втроем — мама, отец и я — на недавно купленном «Москвиче» едем по Валдаю. Самый конец июня, день долгий, почти бесконечный, настоящих ночей нет вовсе — час довольно густых сумерек, и снова светает.
Еще девочкой мама несколько раз ездила на машине одного из заместителей своего отца. У него была огромная шестиметровая «Изотта Фраскина» с авиационным двигателем. Мать держала в руках руль, а хозяин по необходимости жал то на газ, то на тормоз — сама мама до педалей не доставала. В Иванове в середине двадцатых годов эта машина, кажется, была единственной.
Сейчас, в шестьдесят третьем, мама снова села за руль, и теперь мы едем не спеша, плавно вниз и так же плавно вверх, на холм, этакая длинная-длинная волна, крупная зыбь, меня и укачивает, как в море.
Пока мы были внизу, смотреть было почти не на что. Пологие болотистые низины, хилые придорожные леса, кустарник, заросли осины; лишь с холмов, и то чаще вдалеке, виднелись настоящие боры, озера да в сумерках промоины между облаками — те же озера, но уже на небесной тверди, — и я, разглядывая их, как мираж в пустыне, все гадал, все надеялся, что они настоящие и я смогу уговорить маму свернуть на проселок и где-нибудь прямо на берегу заночевать. Мы едем в Эстонию, но по дороге должны сделать крюк и заехать в Новгород. Об этой поездке отец давно мечтал, вдобавок у него была командировка от «Литературной газеты», для которой он взялся написать что-то вроде очерка.
В Новгороде мы тогда прожили почти неделю. Я и сейчас помню площади, заросшие, словно выгон, мелкой травой, помню деревянные мостовые и такие же деревянные желоба для стока воды. Помню белые храмы, округлые и полнотелые, вокруг них больше ничего не было, они были выше, сильнее, вдобавок почти всегда стояли поодаль от ближайших домов, и это было так не похоже на Москву, где среди огромных зданий церкви давно сделались маленькими и игрушечными.
Благодаря командировке нас поселили в лучшей в городе обкомовской гостинице, по-моему, она так и называлась «Новгород». Скучное трехэтажное здание, внутри которого я обнаружил роскошную парадную лестницу. По многу раз в день я бегал вниз-вверх по ярко-красной плюшевой дорожке, прижатой к ступенькам блестящими позолоченными прутьями с шишечками по краям. Это красное и золотое великолепие я сразу вспомнил, когда нас повели в запасник местного музея и из соседней комнаты одну за другой стали носить большие алтарные иконы, полные золота и киновари. Киноварным были и фон, и одежды, и все это секло на части тонкое золото пик и сабель. Цвета было так много, что почти терялись, казались незакрашенными пятнами белые, с нерусскими чертами, лица апостолов и святых.
У отца месяца за два до нашего путешествия вышла книга сказок, которую он давно ждал. И вот так совпало, что как раз когда мы были в Новгороде, в местный книжный магазин эту книгу привезли. Я зашел туда случайно, меня интересовали марки, и вдруг увидел отца, уже пьяного и веселого, а рядом длинную, петлявшую очередь, которой он подписывал свои сказки.
Когда отец снова начинал пить, мы с мамой выступали против него единым фронтом, но рядом было немыслимой красоты африканское зверье и цветы — десятки стран только что сделались независимыми, они ликовали, и все это тут же отпечатывалось на марках. Перед таким искушением я не мог устоять. Чувствуя себя предателем, раз за разом я шел к отцу, и он щедро вынимал из кармана пачки бумажек, я брал немного — пару-тройку рублей — в те годы мелкий грех казался мне простительней большого.
