Наконец, Париж был освобожден. Пришла Раиса и сказала, что меня ждет Варвара Павловна. Я поблагодарил Зинаиду Сергеевну за оказанный мне приют. Мы вышли на улицу, и я глубоко вздохнул: понятие «освобождение», будь то Парижа, будь то от клопов, имело какое-то «родственное» созвучие!
Дверь нам открыла Варвара Павловна, предложила чашку чая, и началось обсуждение моей дальнейшей судьбы.
– Анатолий, мы с Павлом решили, что вы останетесь у нас, пока не прояснится ваше будущее. Прежде всего, нужно получить вид на жительство.
– Я вам очень признателен и постараюсь не злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Знаете, где находится префектура полиции? – спросила меня Раиса.
– Знаю.
– У префектуры полиции есть несколько входов в большой прямоугольный двор. Один из них выходит на Сену. Завтра я вас буду ждать перед этим входом.
В префектуру полиции я пришел немного раньше условленного часа. Раиса меня уже ждала у входа. Через несколько минут к нам подошел католический священник. Раиса меня ему представила. Оказалось, что священник хорошо говорил по-русски.
– У меня есть знакомые чиновники, которые помогут получить вид на жительство, – сказал священник. – Вид на жительство, по всей вероятности, будет кратковременным, и вам придется его постоянно возобновлять. Главное – он есть.
Мы прошли мимо длинной очереди, и нас провели на второй этаж. За большим письменным столом сидел сорокалетний мужчина. При виде священника он встал, и они дружески пожали друг другу руки.
– Чем могу быть вам полезен, батюшка?
Священник объяснил причину нашего визита.
– Конечно, конечно, – сказал чиновник и позвонил кому-то по телефону.
Пришла дама и, не дожидаясь указаний, сделала мне знак рукой – пойдем! Сначала мы зашли к фотографу, который, отработанным долгими годами движением, подвинул табуретку, поставил прожектор, навел аппарат, щелкнул затвором и дал даме мою фотографию. После этого мы вернулись в кабинет чиновника. Спустя полчаса мне вручили вид на временное пребывание во Франции, и мы покинули кабинет чиновника.
В тот момент, насколько я помню, я не испытал никакого особенного чувства от того, что получил официальное разрешение на проживание во Франции. Другими словами, я еще не сознавал того, что происходило. Зато я был бесконечно признателен и Раисе, и священнику за их бескорыстное внимание ко мне.
Было около одиннадцати часов дня. В квартире раздался настойчивый звонок. Варвара Павловна открыла дверь, и двое молодых людей бесцеремонно вошли в квартиру.
– В чем дело? На каком основании вы входите в чужую квартиру? – запротестовала Варвара Павловна.
– Вы мадам Мусина?
– Да.
– Идите за нами!
– Почему? В чем дело?
– Идите за нами и все узнаете.
Варвара Павловна вышла в сопровождении молодых людей. Через несколько минут я был на велосипеде и старался не потерять из виду машину, увозившую куда-то Варвару Павловну.
Машина остановилась на углу небольшого сквера. Молодые люди ввели Варвару Павловну в помещение, похожее на бывшее кафе. Я переждал минут десять и тоже вошел туда.
На своем ломаном языке я объяснил, что полчаса тому назад молодые люди увезли мадам Мусину и привезли сюда, и я хотел бы знать, почему она здесь.
– Мы вам все расскажем. Поставьте ваш велосипед в этот угол, и мы вас отвезем на машине.
Мы ехали не долго. Машина остановилась перед школой Блёмэ, и мы поднялись на второй этаж. Проходя по наружному балкону мимо классов с застекленными дверями, я увидел Варвару Павловну, сидящей за партой. Я остановился, чтобы ей сказать несколько слов, но меня подтолкнули, провели немного дальше, открыли дверь и втолкнули в классную комнату, которую моментально заперли на ключ.
Сижу и думаю: почему пришли за Варварой Павловной, а не за Павлушей? Что она сделала? Почему заперли меня без всякого обыска?
Тут я вспомнил слова Раисы, которая говорила, что в Париже появились самовольные «патриотические суды», которые выискивают тех, кто сотрудничал с немцами. Теперь мне стало понятно, кто были те люди, которые срезали волосы и брили головы женщинам: это были представители этих самых «патриотических судов!».
Время текло медленно. Я начал рыться в партах и нашел несколько тетрадок учеников (или учениц?) старших классов с математическими задачами. Я начал решать эти задачи при помощи найденного огрызка карандаша. Внезапно дверь распахнулась, и на меня насело двое молодых людей, а третий, видимо их старший, схватил тетради и ушел.
После истории с тетрадками к моей двери приставили часового – юнца лет тринадцати-четырнадцати с винтовкой. Судя по тому, как он стоял и как держал винтовку, я заключил, что, в случае необходимости, он будет неспособен выстрелить. Я постучал в дверь и дал понять часовому, что мне надо пройти в уборную. Он открыл дверь и проводил меня туда и обратно.
Возвращаясь, я ему сказал, что так винтовку не держат.
– Хочешь, я тебе покажу, как надо ее держать? – спросил я.
Он снял винтовку с плеча и протянул ее мне!
Я ему показал все приемы, и в тот момент, когда я ему протянул винтовку, из соседнего класса буквально выскочил «старший» и вырвал ее у меня из рук. Втолкнул меня в классную комнату, запер ее на ключ, дал пощечину часовому и поволок его вдоль балкона.
Начало темнеть. Мне принесли кусок хлеба и кусок колбасы, которые я моментально проглотил, после чего выкурил свою последнюю сигарету!
Немного погодя дверь в класс открылась, и вошел Павлуша – его тоже арестовали.
– Я попал в засаду, – сказал он. – Выйдя из лифта, я начал рыться в кармане, чтобы достать ключ. В это время молодые люди спустились с верхнего этажа, спросили как меня зовут, забрали и привезли сюда. Я даже не смог войти в квартиру предупредить Варвару Павловну.
– Варвара Павловна находится здесь – несколькими классами дальше, – сказал я. – Павлуша, объясните мне, почему мы находимся под арестом?
– Я ничего не знаю и ничего не понимаю!
Ночь мы провели с грехом пополам: было холодно, голодно и нечего было курить. Зато нас было двое, и мы могли разговаривать, вернее, жаловаться на неизвестность нашего будущего.
Свободное копирование
