Выпускали нас в Кремле в Георгиевском зале — 4 мая 1934 года. Присутствовало все Политбюро. Нам поднимали дух, главным образом, Ворошилов и Буденный, все время находившиеся в зале после того, как из ложи один за другим были произнесены тосты «За Сталина!», «За партию!», «За Ворошилова!», «За армию и выпускников!». Тосты такой скорострельности могут свалить кого угодно, особенно, если люди не выспались и голодны. А с нами именно так и было. И вот почему. Построение в Кремле было намечено на час дня. Ответственный — начальник академии им. Фрунзе. Естественно, что он назначил сбор на 12. Начальник нашей академии взял себе больший запас — 2 часа. Начальник факультета не отстал от него и назначил сбор на 8 часов утра. Командир нашей группы тоже позаботился о себе и приказал нам прибыть к 7 часам. А так как мы жили на Шоссе Энтузиастов, то подняться с постели нам надо было не позже 5 часов. Но в такое время можно только стакан чая выпить. А в академии и по выходе из нее подкрепиться и негде и некогда. То построение с проверкой, то перчатки меняют — белые на коричневые, то наоборот. В результате, когда в час дня Калинин, наконец, появился перед строем и начал речь, мы уже еле на ногах стояли. А пришли в зал и попали под оглушающий залп тостов и большинство «поехало». Мне повезло. Рядом оказался опытный человек. Он еще до того как нам позволили сесть, отхватил кусок масла и съел, посоветовав мне сделать то же самое. В результате я домой возвратился в тот же день. Большинство же моих однокашников оказались неспособными на такой подвиг. Только на следующий день, переночевав в милиции, они часам к двум, трем добрались до родных пенатов и здесь уж началась пьянка по-домашнему, которая длилась почти неделю.
Протрезвившись, пошли в академию за назначениями. Их еще не было, но я оказался исключением. Начальник кафедры организации военно-строительных работ профессор Скородумов — мы, слушатели, звали его за быстроговорение и нередкое высказывание слишком поспешных выводов и замечаний «Быстродумовым» — с радостным лицом отозвал меня в сторону и, схватив за руку, восторженно заговорил:
— Поздравляю, поздравляю! Мне все-таки удалось добиться своего, нарком обороны разрешил оставить вас адъюнктом моей кафедры.
— А меня об этом спросили? Я ни в коем случае не останусь в академии. Кого и чему смогу я научить по организации работ, если эти работы видел только во время практики. Да и какие работы? Недоделки, переделки. Такие работы любой добросовестный десятник организует лучше меня. А основное строительство я и не нюхал.
Возмущенный, я отправился к начальнику факультета за разрешением обратиться к начальнику академии. Разрешение получено и вот я у Цальковича. Я выложил ему то, что уже говорил «Быстродумову» и добавил:
— Месяца не прошло после приказа Наркома, в котором ясно сказано, что адъюнктура набирается из войск, а если академия хочет оставить кого из выпускников, то она зачисляет его кандидатом и направляет на три года в войска. Приказ есть, а делается опять по-старому.
— Ну это исключение. Кафедра слабая. Надо усилить.
— Усиливайте людьми с производства, имеющими опыт, а я пойду на их место учиться, приобретать опыт.
— Ничего не могу поделать. Есть решение наркома.
— Ну тогда, разрешите обратиться к наркому.
— Разрешаю! — И тут же начал набирать телефонный номер.
— Товарищ Хмельницкий (генерал для поручений наркома), здравствуйте. Я передаю трубку выпускнику академии. Прошу выслушать его. — И передал мне трубку.
— Товарищ для поручений, с разрешения начальника академии, прошу наркома принять меня по личному вопросу.
— А в чем ваш вопрос?
— Меня назначают адъюнктом академии, что противоречит приказу Наркома. Я хочу просить его отменить это назначение и дать любое другое.
Свободное копирование
