В марте на светлом горизонте ВКНЯ появилась первая туча: у нас отобрали две аудитории в конце коридора. В Москву прислали из Сибири партию "тысячников" - чернорабочих с кирпичных заводов и лесосплава на предмет срочного приобщения к культуре, в частности к иностранным языкам. Это были первозданные автохтоны, - третьекурсников заставили их обучать. Пришлось потесниться. Затем налетела вторая туча: отняли все помещение на Остоженке. Что поделаешь, здание принадлежит рабфаку, он исполняет свой долг перед рабочим классом. ВКНЯ временно приютили внизу на Курсовом переулке, где находилась наша канцелярия. В мае засунули английское отделение в три маленькие комнаты, которые нехотя предоставила длинная скучная фабрика на Пречистенской (Кропоткинской) набережной. За немытыми окнами блестела Москва-река, за ней зеленели сады Замоскворечья. Учебный год кончался в недоумении от притеснений, беспокоили тревожные слухи: кто-то где-то сказал, что ВКНЯ - гнездо дворянско-буржуазного охвостья... Вокруг Ивашевой плелись какие-то непонятные нам интриги, все разваливалось и катилось куда-то вниз, но я не вдумывалась в это, потому что меня захватило новое большое увлечение, наложившее колоритный отпечаток на весь мой образ жизни, определившее вектор будущих занятий.
Предмет "Разговор на литературные и философские темы" вела на английском языке оригинальная личность - Elsie Millman, первая иностранка, с которой мне довелось непосредственно поговорить наедине. Прожив по нескольку лет в Китае, Индокитае и на Малайском архипелаге, побывав даже в Центральной Африке, она решила познакомиться с нашей загадочной социалистической страной. Изучая каждую страну, Элси Миллман работала в ней кем придется: из окна гостиницы, из мимо бегущей машины, считала она, ничего не увидишь, не узнаешь о природе и людях. Писательница, журналистка, этнограф, педагог, физически здоровый человек, она имела много возможностей осуществить богатую впечатлениями жизнь.
На первом курсе мы побаивались ее серьезных вопросов, иронической критики наших глупых ошибок. Грозно стоя за учительским столиком, она вылавливала самых робких и вызывала к доске. Оценки ответов были строгие, и трусихи в классе прозвали ее "богиней Кали". Ей было лет 50-55, внешне она была похожа на американского индейца: густые брови вразлет, орлиный нос, высокие скулы, большой рот; лицо еще не утратило тропического загара; короткие черные волосы с проседью, проницательные глаза - все крупно, четко - скульптурно. Мен очень заинтересовала эта свободная, самобытная личность и все то, что она в себе несла, - я смутно ощущала, что она соответствует моим собственным, пока не осознанным запросам.
О чем же мы беседовали на этом семинаре? О мыслях современных британских и американских авторов; о новых течениях в социологии и культурологии на Западе; об отношении восточной философии к западной и vice versa; а также и о советских проблемах. Идеологический надзор в 1929/30 учебном году еще не так свирепо контролировал на лекциях каждое слово. На втором курсе я перестала бояться отвечать Миллман, несмотря на то что один раз провалилась на зачете, ничего не выучив о ликвидации кулачества как класса (эта тема была на гребне волны, ее обсуждали на всех уроках - дело было решено, кое-где приступили к исполнению).
Свободное копирование
