Когда расцвел нэп, родители наши спохватились и крепко запрягли нас в тяжелый воз учебы; ко мне и к Зине по очереди стали приходить (по три раза в неделю каждая) три учительницы: Екатерина Ивановна Мелешко из бывшей Ржевской гимназии - готовила в школу по всем предметам (как эсерку, ее потом арестовали); Елена Ал. Беловерхая, бывшая смольная институтка - французский язык (в 1925 году уехала в Париж); и молоденькая, аккуратная, как белая кошечка, Евгения Петровна Спельман, которую мы прозвали Фру-фру.
...Еще в 1927 году после одной вечеринки у Зины четыре подруги задержались до часа и остались ночевать. Нам постелили вповалку на ковре. Мне было тогда 15, Зине 13 с половиной, другим двум столько же: одетые в прямые короткие платья, мы выглядели детьми. Среди нас выделялась утонченная 16-летняя девушка с лицом и прической античной камеи. Ее гибкую фигуру плотно облегало черное бархатное платье, расходящееся от бедер складками до пят (еще не виданная у нас мода); на тонкой белой шее золотая цепочка с медальоном. Перед сном, стягивая с себя трикотажные майки и штаны, мы уставились на ее шелковую комбинацию, кружевной лифчик и чулки-паутинки - может быть, уже нейлон? Ничего подобного мы не имели.
Это была Марина Корвин-Круковская. Она принадлежала к знатному древнему роду, в совершенстве знала французский, мать привила ей великосветские манеры. Однако жила она где-то в Вишняках, в деревянном домишке, каждый день шлепала по грязи на станцию, работала чертежницей в заводском КБ. Марина страдала от убожества своей жизни точно так же, как героиня рассказа Мопассана "La parure", но история ее потекла в другую сторону. Не знаю, где и как с ней познакомился бельгийский граф Д'Эстре. Влюбился по уши и, что самое невероятное, обвенчался с ней в посольстве (оба они католики). Он прятал ее там, пока не добился от наших блюстителей коммунистической морали разрешения увезти законную жену за границу; одно время браки с иностранцами были в Советском Союзе запрещены. Его родственники-аристократы приняли Марину радушно, она принадлежала к их вере и касте, была очень красива, хорошо воспитана и к тому же казалась им жертвой большевиков. Небывалая удача потрясла наше воображение... Года через два мать Марины, прозябавшая в Вишняках, принесла показать фотографии, присланные с Лазурного берега: еще более похорошевшая от счастья и богатства молодая графиня Д'Эстре снялась с мужем, свекровью и маленьким наследником под приморскими пальмами где-то между Ниццей и Монте-Карло. Зина глубоко вздохнула от зависти. "Брось, - сказала я, - мы рылом не вышли".
Свободное копирование
