23 августа
Вчера застрелился Томский...
На второй полосе «Правды» слева сверху маленькое сообщение: «ЦК ВКП(б) извещает, что кандидат в члены ЦК ВКП(б) М.П.Томский, запутавшись в своих связях с контрреволюционными троцкистско-зиновьевскими террористами, 22 августа на своей даче в Болшево покончил жизнь самоубийством».
Болшево — это почти рядом с нашей Загорянкой.
Вчера только Лёва мне рассказывал про партийное собрание в ОГИЗе (руководителем которого был Томский), происходившее три дня. 21-го выступал Томский, засыпанный вопросами. Он признал, что встречался с Каменевым, жаловался ему, что-де к нему, Томскому, «плохо относятся», но что дальше таких жалоб разговоры не шли. Еще рассказал, что Шляпников, вернувшись из ссылки, тоже приходил к нему в ОГИЗ, а также Угланов, Смирнов, Зиновьев, но что он обычно выслушивал их молча. «Может быть, это они меня прощупывали». Он был заметно растерян и казался подавленным. Лёве это рассказывал человек, бывший на самом собрании. Значит, эта речь была последним выступлением Томского. На другой день (или — на второй день) он принял решение покончить с собой.
Все же в ходе процесса есть много странного. Вот, например, отрывок из напечатанного в газете допроса Вышинским Смирнова:
«ВЫШИНСКИЙ: Когда вы вышли из “центра”?
СМИРНОВ: Я и не собирался выходить. Не из чего было выходить...
ВЫШИНСКИЙ: “Центр” существовал?
СМИРНОВ: Какой там “центр...»
После этого Вышинский вопросами Мрачковскому, Бакаеву, Евдокимову добивается, что те признают существование «центра». Но в их ответах нет дыхания живой человеческой речи. Все обычно (кроме Смирнова) отвечают удобными для обвинения формулами.
Сегодня в «Правде» передовая «Взбесившихся собак надо расстрелять!» <…>
В Испании правительственные войска заняли Кордову и Уэску. Корреспонденция М.Кольцова в «Правде» «Долорес на фронте». В Ноттингеме после 11-го тура впереди Ботвинник.
Утром и днем в театре на приемных испытаниях в наш техникум (я — член приемной комиссии). Туда за мной заходит Арбузов. Обедаем вместе в кафе «Националь», потом я еду в Загорянку. Возвращаюсь оттуда почти ночью на машине с Фанталовыми. Проезжаем в темноте мимо Болшева, и Фанталов мне показывает дачу Томского, где сутки назад произошла драма. Она без огней.
Много во всем этом мрачно-загадочного.
Не забуду эту ночь, летящую в темноте машину, отрывочные фразы о том, что занимает всех, но о чем не очень охотно говорят, силуэты черных строений, про которые сказали, что это дача Томского. А в это время в Доме Союзов уже, может быть, Ульрих оглашает смертный приговор кучке людей, бывших когда-то руководителями страны, чьи портреты носили на демонстрациях, бывших друзьями Ленина...
Свободное копирование
