Вернувшись в Петербург, я зашёл в Главное управление Генерального Штаба, не разработав доклада. Меня попросили к генерал-квартирмейстеру Данилову («чёрному»); пришлось экспромтом изложить виденное. Через некоторое время я предоставил подробный отчёт о моей поездке с массой рисунков, весьма интересный по содержанию. Этот доклад мной был найден без обложки через год в одном шкафу Генерального управления, вместе со всяким хламом. Кому-то понравилась довольно дорогая обложка, и он ею воспользовался для своих записок. Как и китайскую мою работу, так и большой последующий мой труд - перевод нового полицейского устава на русский язык – никто не читал.
Эти несколько фактов показывают, насколько были неверны слова нашего бывшего начальника академии генерала Глазова: «Работайте дальше по военным вопросам и будьте уверен, что ни один ваш труд не пропадёт даром, а принесёт вам лично заслуженную пользу». Только труды, рассчитанные на вкус читателей, а не чисто научные работы, давали в Генеральном Штабе результат. Да и то лишь в тех случаях, когда автор их издавал сам на свой риск, а не отдавал бескорыстно весь свой труд на печатание в главное управление Генерального Штаба, рассчитывая на казённое издание без материальных выгод для себя. Английский устав был через год после моей передачи Главному управлению переведён другим лицом и издан им на свой риск у Березовского. Не знаю, окупился ли этот труд, но характерно, что именно этим фактом через год мне объяснили, отчего мою работу не напечатали; объяснение ничего себе!
Вообще порядки в России были странные. Лица, сидевшие в главных учреждениях, исключительно только думали о своей карьере и палец о палец не ударяли ради дела. Революция была нами, правящим классом, хорошо подготовлена. При таких условиях работать не на свой риск, то есть не с целью издать книгу и на этом сделать афёру, было совсем бессмысленно. Я, к сожалению, много времени потратил на труды по военным вопросам, раньше чем это сообразил.
Через два-три месяца меня пригласили в Штаб Петербургского Округа с просьбой прочитать лекции об Английской армии. Присутствовал весь Генералитет. Успех доклад имел большой. Он вышел не только гладкий, но интересный и оригинальный.
Так я к 1913 году докатился до чина подполковника, а к 1915 году – до чина полковника Генерального Штаба. Последний, как и чин генерала, я получил на войне. Не потеряв ни года до академии и окончив её, будучи офицером гвардии, я забрал все существующие служебные преимущества. Наравне со мной службу прошёл один Крузенштерн. Я оказался 39-ти лет генералом.
В бытность мою в штабе в Ревеле я ещё пустился на очень рискованное предприятие, в 1911 году, которое чуть не кончилось моей гибелью. Штаб Петербургского Округа готовил мероприятия на случай войны со Швецией. Ему нужны были точные карты с последними изменениями дорог в северной и средней Швеции. Офицеры Генерального Штаба были запрошены секретной бумагой, не хотят ли они участвовать в тайной рекогносцировке. Мы могли получить подложные паспорта. Нас предупредили, что если нас поймают, Русское Правительство за нас не будет заступаться. Я заявил о своём согласии поехать. Нам полагалось по пятьсот рублей за несколько дней работы. Хватало денег на поездку вдвоём. Моя жена была беременна и не могла поехать со мной, зато Елена изъявила согласие принять участие в этом рискованном деле.
Своей фамилии, очень распространённой в Швеции и Финляндии, мне нечего было изменять; я попросил мне дать паспорт на моё же имя. Это было счастьем, иначе меня арестовали бы уже в мгновение оставления парохода в Стокгольме. Я сбрил усы и принял весьма иностранный вид. Уже в Ревеле мне пришлось разговаривать в таком виде с пароходным агентом, который меня знал. Мы спустились в каюту, и я решил не показываться больше на палубе, боясь встретить знакомых. Мой квартирант с женой и ребёнком, коренной швед Линдгрен, недавно выехавший из моего дома, оказался среди пассажиров. Он знал, что я офицер Генерального Штаба и что у меня личного дела не может быть в Швеции. Мой бритый вид мог заставить думать, что я брат того, которого он знал. В то мгновение, как я слезал с парохода, в дверях появился маленький Линдгренёнок и бросился мне с радостью в ноги. Всё это вышло настолько неудачно, что Линдгрен немедленно дал знать полиции.
Я без карт ничего не мог сделать. Их мог достать, согласно указанию Штаба Петербургского округа, только Ассанович, в это время живший в Стокгольме для изучения шведского языка. За ним следили, так как его командировка была официальной и Шведскому правительству было известно, что он офицер Генерального Штаба. Когда я от Ассановича вышел, то я заметил, что за мной идёт рыжий тип. Его же я встретил у входа в гостиницу. Я переменил весь план и выехал не на место своей работы в Гефле, а в Норвегию, зная, что там слежка за мной прекратится. На вокзале мой рыжий вновь появился и сел на мой поезд. Но в Христиании его уже не было. Он, очевидно, вышел, убедившись, что я выехал за границу. Мы поехали в Тронтьем, где успели прокатиться на моторной лодке по фьорду и поесть чудную норвежскую рыбу, осмотреть старинную церковь, даже побыть на водопаде, а оттуда мы ночью вернулись с севера в Швецию.
Я нанял автомобиль, и мы в один день пролетели не без инцидентов по подлежащим исследованию дорогам; я всюду снимал нужные мне виды и мосты. Шофёру должно было казаться крайне подозрительным, что я в незнакомой мне местности ему на каждом повороте давал указания куда ехать. Мы временами ехали по таким дорогам, по которым никто никогда не ездил. Некоторые шоссе были покрыты травой, так как были построены шведским правительством только со стратегической целью.
Сперва мы думали ночевать на станции, с которой надо было ехать на Стокгольм, но потом я решил, что это опасно и приказал усилить ход, чтобы попасть на курьерский поезд, шедший раз в сутки. Вышла рискованная скачка. Произошла остановка на песчаной дороге в лесу. Бензин вышел. Шофёр, торопясь, перелил пол-бидона через край прямо в автомобиль. Мы подъехали в двадцати верстах от станции к шлагбауму через рельсы в то мгновение, когда его опустили, чтобы пропустить наш же поезд. Мы видели, как уходила от нас возможность избежать вероятную неприятность. Шофёр, однако, объявил, что догонит курьерский поезд. Последний останавливался на нашей станции лишь на одну минуту. Надо было на бешеном ходу ехать через несколько деревень, что строго запрещалось. Я боялся задавить кого-нибудь; при протоколе могло выясниться и всё остальное. Вместе с тем я не мог приказать сократить ход. Эти мгновения останутся незабвенными. Поспели мы в минуту отхода и успели вскочить. Я сто крон бросил шофёру на чай, не будучи в состоянии ждать размена. С поезда мы попали прямо на отходящий пароход. Через две недели во всех шведских газетах были подробности моей поездки. Шведы следили за мной, но потеряли мой след при переходе на Норвежскую территорию; они вновь напали на него, лишь когда я был на море. Глупо и не из чего я мог попасться уже женатым и немолодым человеком. Отчёт я представил прекрасный, но благодарности никакой не получил, так как округ был недоволен, что из-за меня обнаружили русские приготовления к войне.
