Предлагая Вашему вниманию эти заметки об отцах-командирах, я хочу отметить, что это впечатления юноши. А отсутствие жизненного опыта делает суждения молодого человека о других людях, как правило, прямолинейными, часто насмешливыми и далеко не всегда справедливыми.
Профессура в Военно-морской медицинской академии была весьма сильной. Её подбирали по очень высоким профессиональным критериям, пренебрегая такими позициями, как национальность, социальное происхождение и т.д., чего не могли позволить себе многие другие высшие учебные заведения. Разумеется, это отнюдь не было следствием либерального политического руководства, а необходимостью подготовки высококлассных врачей с широким медицинским кругозором и хорошими практическими навыками.
В длительном автономном плавании судовой врач не мог надеяться на совет или тем более практическую помощь коллег. Он был один и должен был знать и уметь почти всё. Кроме того, он должен был быть ещё бактериологом и радиологом, т.к. в арсеналах многих армий мира уже было бактериологическое и радиологическое оружие.
Но по какому принципу отбирали для нас строевых офицеров, сказать трудно. Определённо лишь то, что в большинстве своём это были очень колоритные личности.
Один из них подполковник Носин исполнял должность заместителя начальника нашего курса по строевой части. Он был одинок и несчастен. Говорили, что его списали с флота из-за какой-то трагедии, произошедшей в его части, после чего он стал не совсем адекватен.
Видимо, спасаясь от одиночества, он почти круглые сутки находился в расположении нашего курса, слоняясь по спальням, учебным комнатам, туалетам и комнатам отдыха. Он искал контактов с людьми. Но других способов общения, кроме придирок и разносов, он не знал. Зайдя, например, в спальню незадолго до отбоя, он начинал мытарить кого-либо из курсантов Уставом внутренней службы. Голос у него был писклявый, манера говорить - ехидная:
- Курсант Качалов, как называется это помещение?
- Кубрик, товарищ подполковник!
- Да-а... А как называется то, на чём Вы спите?
- Кровать, товарищ подполковник!
- Да-а... А ещё как?
- Койка, товарищ подполковник!
- Да-а... А как называется вывеска на Вашей койке-кровати?
- Прикроватная табличка, товарищ подполковник!
На его лице появлялось страдальческое выражение. Он мучительно выдумывал ещё какой-нибудь вопрос.
- А как называется эта тумбочка?
(По Уставу она так и называется - тумбочка.)
- Не знаю, товарищ подполковник.
- Ну, как же не знаете?
Начинаю перебирать варианты:
- Прикроватная тумбочка, товарищ подполковник!
- Не-ет, неправильно...
- Околокроватная тумбочка, товарищ подполковник!
- Не-ет, неправильно. Как же Вы не соображаете?! Она же стоит у Вашей головы.
- Уголовная тумбочка, товарищ подполковник! - догадываюсь я.
- Ну, во-от... В увольнение в эту субботу не пойдёте.
Изучаем новый в то время пистолет Макарова. Нужно собрать и разобрать пистолет за определённое время. Носин командует: "Начали" и засекает время на секундомере. Все укладываются в заданное время. Это - катастрофа. Что делать? Нужно, по меньшей мере, двух-трёх курсантов оставить без увольнения. Снова раздаётся команда:
- Разобрать пистолет, разложить детали в порядке их сборки!
Подходит к Лаврентьеву:
- Как называется эта деталь?
- Курок, товарищ подполковник!
- Неправильно - спусковой крючок. В увольнение не пойдёте.
Подходит ко мне:
- Как называется это остриё?
- Боёк, товарищ подполковник!
- Да-а... А как называется эта пружинка?
- Опорная пружина обоймы, товарищ подполковник!
- Да-а... А как называется это кольцо?
- М-м-м... Не знаю, товарищ подполковник.
- Ну, как же! Читать не умеете. Кольцо-то - вышеупомянутое!
(В инструкции по сборке написано: "Берём вышеупомянутое кольцо и ставим его на место").
- Не знаете. В увольнение не пойдёте.
Раз в месяц за час до отбоя производилась чистка оружия (карабинов и палашей), с них удалялась старая смазка и наносилась свежая. Это был звёздный час подполковника Носина.
Проверять качество чистки оружия должны были командиры взводов. Но упустить такой повод проявить рвение по службе Носин не мог.
Он выборочно подходил к тому или иному курсанту, брал его карабин, вынимал затвор и долго, прищуриваясь, вглядывался в канал ствола. Затем ветошью проводил по лезвию палаша и изучал оставшееся на ней масло.
Но кого бы он ни выбирал, я в этом выборочном списке был непременно.
Однажды, вычистив оружие и пройдя проверку у командира взвода, я уже собирался ставить карабин и палаш в пирамиду.
Подошедший Носин взял мой карабин и, едва взглянув на него, сказал:
- У Вас муха в масле. Продолжайте чистку.
Удивляюсь: "Как же это ни я, ни командир взвода не только мухи, но даже единичного волоконца ветоши в смазке ствола не увидели". Делаю чистку заново. Предъявляю Носину. Опять:
- У вас муха в масле. Продолжайте чистку.
Не выдерживаю и говорю:
- Товарищ подполковник, покажите мне эту муху.
Оказывается, он имел в виду прицельную мушку, которая, действительно, должна быть сухой, и которую, разумеется, я многократно протирал.
- Что Вы делали на стрельбах? Вы же знаете, что масляная муха бликует и мешает прицеливанию. Немедленно протрите её.
Беру ветошь и, прикрывая корпусом конец ствола, делаю несколько "вытирательных" движений, не касаясь мушки. Подаю карабин.
- Ну, вот... Теперь другое дело. Давно бы так.
Тут же берёт мой палаш.
- Смажьте гуще. При такой тонкой смазке клинок быстро заржавеет.
Наношу ещё слой масла, подаю палаш.
- Это слишком густо. При нанесении рубящего удара по голове противника такой палаш соскользнёт с его черепа. Ещё раз протрите.
Применяю военную хитрость. Дождавшись, когда до отбоя остаётся пять минут, беру у соседа уже проверенный Носиным палаш, смазанный, кстати, ещё гуще, чем мой, показываю его подполковнику.
- Вот теперь - то, что нужно. Это Вам не скальпелем баловаться. Тут соображать надо. Холодное оружие - оно смазку любит.
При входе в помещение курса был пост, на котором круглосуточно, по определённому графику дежурили курсанты. Дежурный курсант (дневальный) должен был охранять вход, командовать "Смирно!" при входе начальства, принимать телефонограммы, подавать боцманской дудкой сигналы подъёма, отбоя и т.д.
Во время одного из дежурств моя смена наступила в 4 часа ночи.
Едва приняв пост от предыдущего дневального, я увидел вдруг входящего на курс Носина. Подавать команду "Смирно!" ночью нельзя. Поэтому я застыл в воинском приветствии и "ел глазами начальство".
Узнав меня, Носин нахмурился и, немного подумав, спросил:
- Курсант Качалов! Что Вы стоите на посту?
Не понимая вопроса, я стал осматривать себя: палаш пристёгнут, боцманская дудка на груди, нарукавная повязка дежурного - на левой руке. Всё как будто в порядке. Идиотски таращу глаза и спрашиваю:
- А где же я должен стоять, товарищ подполковник?
- Неправильно... Я спрашиваю: что Вы стоите на посту?
- Не понимаю, товарищ подполковник. Может быть, почему? Так мой подсменный пошёл спать, а я заступил на дежурство.
- Неправильно... Вот что Вы стоите на посту?
Цель достигнута. Выведенный из себя, я спрашиваю:
- Что ж Вы хотите? Чтоб пост стоял на мне?
Носин удовлетворённо улыбается.
- Ну, во-от, а теперь я Вас посажу на гауптвахту.
Не забыл он меня и после того, как мы, перейдя на четвертый курс, получили офицерское звание и стали жить на квартирах.
Как-то вечером после лекций мне нужно было зайти на кафедру госпитальной хирургии, где я накануне оставил один из конспектов. В проходной сталкиваюсь с Носиным.
- Лейтенант Качалов! Почему Вы опять опаздываете?
- Куда опаздываю, товарищ подполковник?
- А куда Вы идёте?..
С тех пор он у нас больше не появлялся. О причинах его исчезновения из Академии, так же как и появления в ней, опять никто ничего не знал достоверно. Одни говорили, что он находится в психушке, другие утверждали, что он попал под трамвай. В любом случае жалко старика.
Свободное копирование
