13 день похода.
22 VIII.39.
Межперевалье - Парсма.
Разогнав вчерашний туман, утро чистое, ясное и холодное озаряет глубокое ущелье ледникового ручья Кериго-ахк. Сдавленное крутыми боками, обступивших его со всех сторон гор, ущелье скрыто в тени, тень лежит ещё и на окруживших его, скалистых хребтах, но за ними, на чистом фоне темно-синего горного неба, сверкают, озаренные солнцем, ослепительно белые шапки великанов Пирикительского хребта. На окружающих ущелье скалах также лежит выпавший ночью снег. На дне ущелья царит тишина. Разлитое вокруг величавое холодное спокойствие нарушается лишь вечным, неумолкаемым журчаньем стремительного ручья. В густой, седой от росы, траве белеют три маленькие палатки; там царит ещё беспробудный сон. Невдалеке от лагеря белеет еще одно пятнышко - это стреноженный конь Алаудина, мирно пощипывает травку.
Но вот приподнимается пола одной из палаток. Сабурка с загоревшимися глазами обводит освобожденную от туманов окрестность, жадно, полной грудью, втягивает воздух и одним прыжком выскакивает из палатки. Скоро под его ловкими руками загорается потухший костёр, начинает бурлить налитая в котелки вода.
"Эй вы, суслики, вставайте!" - звонкий голос Сабурки нарушает торжественную тишину ущелья, эхо раздается во всех его уголках, но суслики спят.
"Ребята, горы! Перед нами Тебулос-мта, вот она, рукой подать, скорее, скорей!" Но в палатках сопят, ворчат, смеются: "Знаем мы эти бредни, у нас тут своя Тебулос-мта есть, и к ногам Сабурки вылетает белая Федина "сванка", формой своей напоминающая сахарную голову. Но Сабурка неукротим, кроме того ему холодно, да и скучно. Он быстро расстёгивает полы палаток и, схватив за ноги беспомощных, завернувшихся, как в коконы, в спальные мешки сусликов, выволакивает их на холодную мокрую траву. Эта мера оказывает своё действие - лагерь мигом оживает. Отсыревшие за ночь вещи подтаскиваются к костру для просушки, сытный завтрак уже дымится на разосланной скатерти, звон ложек и кружек доказывает, что владельцы оных не страдают отсутствием аппетита.
"Ребята, я видел сон, после которого, до сих пор не могу избавиться от тяжелого настроения - жалуется Кука - я видел будто у всех нас восьмерых, независимо от пола, родилось в эту ночь по младенцу! И нам не выбраться поэтому из ущелья, т.к. не складывать же новорожденных в рюкзаки? Ведь вот, какое ужасное положение!"
" Ну и сон!" - смеются ребята и также начинают рассказывать о своих снах. Быстро собравшись после завтрака, начинаем новый подъём. Тропинка винтом вбегает вверх на очень крутой заросший альпийским лугом, покрытый мелкими осыпями, косогор. Отдыхаем через каждые 10-15 минут. Через полтора часа подъёма выходим на широкую залитую солнцем террасу. Отсюда открывается чудный вид назад: на наше ущелье, на пройденный нами вчера пилообразный хребет, с его глетчерами, отвесными черными скалами, страшными осыпями, серебряными нитями водопадов. Где-то там, среди этих мрачных поседевших от ночного снега скал, лепится наша вчерашняя тропинка...
"О, поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?" - раздается декламация, ставшего в картинную позу, опёршегося на громадный лошадиный череп, - Куки. Действительно, вся терраса усеяна остатками костей, белеющих там и сям, среди куртин ярких альпийских цветов.
"По Ко-о-лям!"
И снова вверх по тропе, которая с каждым шагом становится всё более скалистой и трудно проходимой. Конь Алаудина испуганно косится в пропасть, проводник подбадривает его своим ласковым посвистыванием, ребята помогают ему в наиболее трудных местах.
И вот, наконец, в середине дня мы вступаем на гребень Передового хребта, достигнув границы между Чечней и Тушетией. С перевала Кериго, возвышающегося на 3200м над уровнем моря, открывается величественная, не заслоненная никакими туманами - панорама. На восток и на запад уходит бесконечная зубчатая, увенчанная вечными снегами, линия хребта. К сожалению, вершины великанов Туго и Тебулос-мта, и Амуго успели уже окутаться клубами облаков. Ближе всего к перевалу виднеется скалистая, конусообразная вершина Кериго. Конечно, и на этом перевале виднеется пикет милиции. Сзади - уже знакомое нам, глубокое ущелье, впереди-же манит к себе наши любопытные взоры, новая страна - Тушетия, действительно, - Солнечная Тушетия!
Панорама замкнута на юге суровым, скалистым и безлесным хребтом, в глубоких ущельях которого спрятались огромные и грязные снежные пласты. Долина Алазани таится ещё где-то глубоко внизу. Склон нашего хребта пестрит цветами и весь залит теплым южным солнцем.
Итак, прощай Чечня! Прощай "Роднёхонька!"
И - здравствуй Солнечная Грузия!
Вначале спуск очень крут: приходится всё время придерживать лошадь. В глубокой лощине залегает мощный пласт снега и мы, конечно, забираемся на него - сфотографироваться "на ледниках перевала". Затем тропинка выбегает на залитый солнцем альпийский луг и тянется по нему бесконечно. Все снимают, наконец, свои теплые куртки и рубашки, начинают дурачиться, кувыркаться в траве, петь, возиться...
Вдруг, мы видим внизу какие-то спешащие нам навстречу фигурки. Они бегут как-то странно, будто собираясь окружить нас кольцом, и, несмотря на то, что все они вооружены винтовками, прячутся за каждой скалой и за каждым косогором. Вскоре дело выясняется: первыми нас встретили в Тушетии пограничные милиционеры. Оказывается, они не пропускают через эту границу чеченцев, или, как их здесь называют - "Кистин". Даже к проводнику нашему, Алаудину, они относятся несколько подозрительно и предупреждают, чтобы он взял в Гиреви пропуск для своего возвращения.
С половины спуска перед нами открывается, наконец, и ущелье, по дну которого катит свои светлые стремительные воды, сравнительно широкая, горная река - Пирикительская Алазань. Направо, за косогором, показываются башни селения Чонтио.
Башни эти ничем от чеченских не отличаются: те же пропорции, те же пирамидальные кровли. Внизу, у реки, виднеется к тому же несколько типичных чеченских же могильников. Милиционеры предупредили нас, что Чонтио - заброшенное селение, поэтому мы сворачиваем налево, решив сегодня же добраться до большого селения Парсмы. И вот мы уже на широкой дороге, которая вьется вдоль высокого берега Алазани.
"Гомарджо-бар" - приветствует, встретившийся нам первым всадник - тушин". Гагимарджос" - сразу вспоминаем и мы ответное грузинское приветствие. Вдруг, на другом берегу реки мы видим неожиданное зрелище. Там, на высокой скале, на краю небольшого поперечного ущелья, высятся развалины города - замка, "мёртвого города". На карте место это называется Эго, но ведь это тот же Фарскалой - Чечни, Муцо - Хевсуретии. На горбатой хребтине скалы возвышаются разрушенные башни, ниже видны остатки стен жилых домов, ещё ниже, на берегу ручья, группа могильников. К сожалению, поблизости не видно даже подобия моста; о переходе через стремительную Алазань вброд - не приходится и думать. Увы, с болью в сердце, мы проходим мимо интереснейших развалин.
Скоро и на нашем берегу встает целая группа башен. Они сторожат подход к расположенному несколько ниже, у самого берега реки, красивому селению Гиреви. Вид на Гиреви от этих башен чрезвычайно красив. Селение расположилось амфитеатром. Каменные домики его покрыты широкими плитами, украшены спереди красивыми балконами. Южная стена всех этих зданий имеет иногда довольно странную фактуру: на камни стены налеплены какие-то круглые лепешки, которые при ближайшем рассмотрении оказываются кизяком. Дело ясно: ущелье Алазани на многие и многие километры совершенно безлесно и жители пользуются этими лепёшками как топливом.
Выше Гиреви, в красивой горной котловине, видны остатки зданий, также расположенных амфитеатром. Ещё выше виднеется замок. Это развалины "Старого Гиреви". На севере котловина заканчивается необыкновенной, сказочной горой, напоминающей пьедестал какого-то огромного, созданного самой природой, прекрасного памятника. Склоны горы покрыты пеленою свежего снега. Это придаёт ей ещё более фантастический вид, выделяя её среди зелёных склонов, обрамляющих котловину травянистых хребтов.
У одного из зданий современного Гиреви мы встречаемся с целой группой милиционеров и спрашиваем их начальника, к которому у нас есть письмо от "Б". Однако, оказывается, что адресат наш повышен в чине и переведен в Телав, а его заместитель, некий Миша Попоев, отсутствует. Окружающие нас люди приглашают остаться в Гиреви, но Фёдор так горячо протестует, что, хотя нам и самим хочется остаться в этом интересном селении, мы не решаемся возражать нашему "учёному мужу". Оставив Попоеву записку, наш караван, под громкий лай огромных свирепых собак, покидает Гиреви.
Семь километров отделяющих Гиреви от Парсмы, мы проходим по хорошо разработанной дороге, над самым берегом Алазани. Ущелье всюду очень живописно и разнообразно. Выйдя на широкую зелёную дорогу, мы видим, наконец, перед собою одно из самых замечательных селений горной Тушетии - Древнюю Парсму. Селение-крепость возвышается на высокой горной террасе, склоны которой представляют собой почти отвесные стены. На краю обрыва возвышается необыкновенно стройная боевая башня, чеченской (опять чеченской!) архитектуры.
На зелёной лужайке, на виду у Парсмы, снова возникает, ставший уже традиционным - "парламент". Подниматься ли в само селение или разбить лагерь тут же, на берегу Алазани". Дровяной вопрос" решает дело: нигде в округе не видно ни деревьев, ни даже хворосту - придется подниматься в селение. Ведущая в Парсму единственная тропа огибает крутой откос и, постепенно поднимаясь, выходит на широкую площадку перед селением.
Наш караван направляется по грязной, утопающей в навозе улице к центральной площади Парсмы. Здесь нас радушно встречает какой-то белокурый молодой человек и ещё несколько тушин. Когда выясняется, что рекомендованный нам Джантимиром Ичаев живет не здесь, а в Гиреви, молодой человек, который говорит по-русски очень хорошо, от имени всех жителей предлагает нам гостеприимство в любом доме селения. Узнав, что мы предпочитаем остановиться в собственных домиках-палатках, он ведёт показать нам "лучшее место " в селении для лагеря. По дороге он нам рассказывает, что туристы здесь не редкость. Обычно они приходят из Дагестана и следуют затем через перевал Ацунта в Хевсуретию.
Площадка оказывается действительно замечательной. Это большой зелёный луг, расположенный над самым обрывом. Внизу проходит большая дорога, за нею светлеет серебряная лента Алазани. Горизонт замкнут высоким травянистым хребтом. Пока мы устраиваем лагерь, жители приносят хвороста для нашего костра, хозяйки тащат для продажи - кто молоко, кто хлеба, кто яичек.
На этот раз мы разбиваем свои палатки по всем правилам и скоро они красуются посреди зеленой лужайки в виде буквы Т, причём на высоком центральном шесте (Сабуркином) развивается вымпел. Лужайка, на которой раскинулся наш лагерь, оказывается любимым местом отдыха и развлечений всех жителей Парсмы. Женщины собираются здесь в кружок и, сидя на камнях над самым обрывом, непрерывно болтая, вяжут свои замечательные шерстяные изделия. Мужчины тоже рассаживаются отдельным кружком, ребятишки весело играют, дерутся и бегают по всей площадке. Какой контраст между суровыми нравами Чечни и этой жизнерадостной и полнокровной общественной жизнью тушин! Здесь чувствуется совсем другая, более высокая культура.
Конечно, мы знакомимся с приветливыми жителями Парсмы, между прочим, с красивым грузином, землемером из Телави и с местной знаменитостью: бодрым и жизнерадостным 106(!) -летним стариком, которого Назарка тут же и зарисовывает. Оказывается, что старик этот летал в прошлом году на аэроплане, из Телави в Тбилиси! Во время обеда к нашему лагерю подъезжает какой-то взмыленный всадник, который оказывается Мишей Попоевым из Гиреви. Получив нашу записку, он немедленно прискакал в Парсму. Мы передаем этому румяному и весёлому молодому человеку письмо от "Б" и приглашаем к обеду. В свою очередь он приглашает нас в Гиреви - там завтра празднуется тушинская свадьба и это обстоятельство соблазняет наших ребят. Решаем разделить группу на две партии: часть останется работать здесь, в Парсме, другая часть пойдет в Гиреви.
После обеда мы тепло прощаемся с нашим верным спутником, славным парнем Алаудином Мухаевым - своим последним проводником. Отныне - решено идти одним, без проводника и лошади, т.к. наш продовольственный груз уже значительно уменьшился.
Вечером ребята устраивают настоящий базар, покупая у тушинок связанные ими пестрые шерстяные носки. Здесь вяжут все, даже совсем маленькие пятилетние девочки. Все они, глядя и смеясь, протягивают нам свои изделия, однако, далеко не все они оказываются красивыми. Торговля продолжается до самых сумерек. Наконец, новые обладатели носков, довольные своей покупкой, как трофеем, уползают в палатки. Жители уходят в селение, а мы, наслаждаясь ясным, но отнюдь не тёплым вечером, ещё долго сидим у костра.
Вдруг откуда-то издалека, с дороги, к нам доносится странный гул, звук бубна, крик и пенье. Мы настораживаемся, вглядываясь в черноту ночи, под обрыв. Тушины, жители Парсмы, тоже сбегаются к обрыву. Наконец, внизу, на дороге показывается, освещенный фантастическим колеблющимся светом факелов, свадебный поезд. Оказывается, свадьба справлялась вначале в селении Дартло - на родине невесты, теперь все они двигаются к жениху, в его родное селение - Гиреви. Нам не видно сверху деталей этого необыкновенного ночного шествия. Мы видим беснующуюся пеструю толпу мчащихся верхами джигитов, музыкантов, ударяющих в бубен и наполняющих весь воздух пронзительной дикой музыкой; женщин, украшенных лентами, чьи-то красные кричащие и поющие лица... Всё это выплывает из тьмы, освещается на несколько минут, то там, то здесь, неверным красноватым светом факелов, бросающих пёстрые блики также и на окружающие скалы и на быстрые струи, скрытой во тьме, Алазани...
Бесконечной лентой тянется по дороге этот фантастический пьяный поезд, наполняя ночное сонное ущелье странным и нестройным шумом. Но красные точечки факелов становятся всё меньше и вскоре веселый хоровод исчезает за поворотом. Ночь становится как будто ещё чернее - и тишина водворяется в долине Алазани.
И тут я вспоминаю о связке бенгальских огней, которые я захватила из Ленинграда и, конечно, благополучно о них забыла. Я сообщаю секрет Наде, мы с ней прячемся сзади палаток и долго возимся там, пытаясь разжечь эти отсыревшие на дне рюкзака палочки. Но вот, звёздочка, одна, две - целый каскад взлетают в темное небо... К удивлению ребят, мы исполняем с Надей фантастический танец, окруженные каскадом горящих падающих звёзд. Не успевшие ещё разойтись тушины смотрят на представление, как на чудо...
Затем, обсудив план завтрашнего дня, все расходятся по палаткам. Главврач Надя делает свой ночной обход, перебинтовывая мозоли, ставя на коленки компрессы, пичкая простудившегося Фёдора кальцексом.
