7 ноября.
Наконец-то наша судьба более или менее определилась -- идем в Галлиполи. Долго ли будем там жить или поедем в Африку -- неизвестно. Зато окончательно решено, что мы остаемся Русской армией. Каждая дивизия свертывается в бригаду, регулярная конница образует одну дивизию, 2-й корпус совершенно расформировывается. Что касается жалования, то что-то, видимо, платить будут, но сколько именно -- слухи самые разнообразные. Называют цифры от 180 до 1200 франков (для офицеров). Нельзя сказать, чтобы кто-нибудь особенно радовался такому обороту дела. Правда, оставаясь Армией, мы сохраняем определенное положение и кормить нас во всяком случае будут, но раз армия -- значит, рано или поздно -- война, а воевать сейчас никому не хочется. Читал вчера "Temps", "Presse du Soir", "Stamboul". Настроение гг. корреспондентов диаметрально противоположное нашему -- страшно хотят воевать, особенно неугомонный Владимир Бурцев. Отношение к нам французов, видимо, действительно сочувственное. Наоборот, англичане, по слухам, всячески вставляют палки в колеса. Вчера, впрочем, на "Херсон" приехали какой-то англичанин и две чрезвычайно некрасивые мисс в автомобильных шубах. Хотели спуститься в трюм и раздать детям шоколад, но дошли только до люка. Оттуда в западноевропейские носы повеяло таким ароматом, что мисс поспешили удрать, передав шоколад нашему поручику Н.
В 10 часов утра снялись с якоря и вышли в Мраморное море. Я лежу в трюме и злюсь на распущенность наших офицеров. Дежурного назначить невозможно -- все заболевают и не хотят ничего делать. О солдатах и говорить нечего -- даже за обедом трудно кого-нибудь послать.
