Новогодняя ночь - 3

***

            Я провел там неделю, в Галлиполийском лагере...  Меня очень спрашивали:

            — Что же будет теперь?

            Они старались, чем могли, скрасить свое существование. Издавали журнал рукописный на машинке, в одном или двух экземплярах. Текст сопровождался иллюстрациями карандашом и красками. Инициаторами этого дела были полковник X. и ротмистр Ч.

            Я ответил на то, что от меня хотели, статьей ... Эта статья появилась в этом своеобразном журнале, ко­торый носил название: «Развей горе в голом поле ...».

            Еду обратно в Константинополь. Лежу где-то в трюме на грязных канатах. По-французски—parfait, по-русски— «наплевать»...

            Откровенно говоря, я очень доволен, что, наконец, один. «Самое большое лишение каторги,—говорит Достоевский,— это отсутствие одиночества». Я так устал... И вот теперь наслаждаюсь ... валяюсь на канатах.     

            Я зашел к французскому офицеру в каюту, чтобы по­казать ему свой документ, дававший мне право ехать в Кон­стантинополь на этом русском судне.

            Он встретил меня фразой и жестом.

            — Vous, vous restez sur le pont!

            Я протянул ему бумагу и сказал:

            — Votre autorisation pour membarquer ... Affaires dé service ...                            Он посмотрел бумагу и сказал:

            — Parfait...

            Яповернулсяиушел, pour rester sur le pont... Но тут пришел русский матрос и сказал:

            — Которые желающие отдыхать — в первый номер...

            Вот это и есть «первый номер» — в трюме на канатах.

            — Parfait... По-русски — «наплевать» ...

***

Всю ночь наслаждался в трюме на канатах. Когда очень замерзал, вставал и ходил, потом опять ложился. Одеяла, конечно, у меня нет, как и у всех нас, — и, вообще, никаких вещей. Хорошо не иметь вещей. Но когда очень холодно, хорошо бы иметь одеяло.

            Зато я использовал всю роскошь одиночества. Я по-прежнему был один.

            Мне спустили фонарь. На что мне фонарь? .. Крысы его не боятся. Зато хорошо думается в таком трюме ночью. Бегаешь, чтобы согреться, от времени до времени смотришь вверх в отверстие — де побледнели ли звезды к рассвету... Нет. Горят, яркие и холодные. Еще долго...

            И мысли бегут... Какие? Все те же... Молишь бога, чтобы он был милостив к тем, кто еще жив, и тоскуешь по тем, кого уже нет...