Я уснул у трубы. У трубы тепло, неудобно немножко, но, ведь, там всюду — не у трубы — так холодно. Ведь, сегодня 31 декабря. Ночь на палубе не так приятна в это время года... даже на Босфоре...
Мы давно уж тут стоим, на якоре, в сплошном тумане. От времени до времени мы запускаем сирену и звоним во все склянки. Туман иногда проясняется... иногда нет. Крутом нас, невидимые и потому таинственные, воют и звонят другие суда.
Я давно уж тут сижу у трубы. То засыпаю, то снова просыпаюсь для того только, чтобы убедиться, что туман стал еще непроницаемей. Через него с трудом пробираются огни, образуя расплывчатые пятна.
***
В полудремоте вспоминается эта, последняя неделя... мало радости она принесла мне ...
***
Вот я еду в Галлиполи. За бортом «Soglassie» мягко-мягко слышна струя ... лежу, зарывшись в прессованное сено... Мерзну, но не до отчаяния. Надо мною небо, то звездное, то туманное... когда туман и ночь становится серо-мутной, делается как-то смутно на душе — плохое предчувствие ...
Еду в Галлиполи. Буду искать там сына — Лялю.
Найду ли? Неужели: может быть так, что я никогда больше не увижу... не услышу, как он вдруг... Это называлось plusquamperfeсtum ... Неужели я видел его в последний раз тогда, 1 августа, в Севастополе, когда он уходил своей характерной, развинченной походкой, тянущей ноги? ..
Неужели конец? ..