"Speranza" - 2

Наконец, это совершилось ...

Мой план был таков: действовать совершенно открыто при полном свете дня, так, чтобы большевикам в голову не пришло, что это может быть ..

В 10 часов утра шлюпка, которую мы назвали «Speranza» (по некоторым причинам, не подлежащим пока оглашению) отошла от того места, где она была куплена, а в 10½ часов утра под «мощными взмахами» весел Ляли и Вовки подошла к пустынному берегу, где должна была состояться посадка. К этому времени Димка привел туда Ирину Васильевну, а я принес огромный мешок с этими проклятыми дынями.

«Пустынный берег» очень хорошо был виден с большевистского поста береговой охраны. Это меня вполне устраивало: мы, мол, не скрываемся. Море было на высоте: легкий ветерок, чтобы не было жарко, почти никакого прибоя.

Посадка не задержала нас. Груз состоял из мешка с дынями и двух сулей воды.

Перекрестившись, ровно в одиннадцать мы отошли.

На берегу осталась маленькая хрупкая фигура одной русской женщины с большим сердцем. Мы хорошо отхо­дили, и белая статуэтка на обрывистом берегу становилась все меньше.

***

Тут надо пояснить следующее. По всему побережью большевиками установлена запретная полоса, проходящая версты полторы-две от берега в море. Эту черту очень легко узнать, потому что вдоль всего берега стоят рыбачьи лодки на якорях и удят рыбу. Дальше они не смеют выходить.

Через несколько минут мы вышли на высоту этой черты. Вправо и влево от нас, насколько хватал глаз стояли ры­бачьи лодки.

Тут мы остановились. Мы были против самого поста береговой охраны. Я решил продемонстрировать им «законопослушность».

Мы, мол, добрые граждане Советской Республики, вы­шли себе в море прокатиться, но отнюдь не желаем выходить за запретную черту  Наоборот, мы разделись и стали купаться, бросаясь с лодки  в море вылезая из воды обратно, и еще раз в море. Ирина Васильевна нам не мешала, ибо вообще мы решили ее не показывать и потому запрятали ее на дно лодки и прикрыли мешком.

Так прошло столько времени, чтобы по моим расчетам большевикам  надоело следить за этими резвящимися ку­пальщиками. Тогда мы оделись, сели на весла и как можно явственней запели «Стеньку Разина». Это, как известно, весьма уважаемая в Совдепии песня. И понятно, княжну, т. е. «буржуйку», ведь бросают за борт...

            Под эти дозволенные звуки мы основательно налегли на весла. Я рассчитывал еще на то, что, если лодку по­вернуть прямо кормой к человеку (в данном случае к по­сту), то куда она идет, вперед или назад, ис какой ско­ростью, определить в течение некоторого времени довольно трудно.

***

Мы налегали на весла в течение, быть может, получаса, когда на берегу раздались выстрелы. Сначала в одном месте, потом в другом, потом затарахтел пулемет.

Мы продолжали нажимать, и в то же время у нас произошел спор: по нас или не по нас. Впоследствии оказа­лось, что по нас. Как бы то ни было, мы, по-видимому, хо­рошо гребли, потому что берег заметно удалялся.

Через некоторое время у берега «под постом» появился парус.

Он почему-то очень беспокоил Ирину Васильевну, но Ляля непрерывно повторял «ерунда», пока я ему не за­претил. На море становишься суеверным: а вдруг судьба подслушивает.

Тем не менее, я рассуждал так. Ветерок с моря — сла­бый. Парус, если это погоня за нами, должен идти в лавировку. При таком слабом ветре, принимая во внимание, что мы уходим в четыре весла, нас не догонят или догонят квечеру, когда, мы скроемся в темноте. И притом, неужели это за нами?

Впоследствии я узнал совершенно с точностью, что это действительно было за нами. Пост, наконец, увидел, что мы уходим, поднял трескотню из винтовок и пулеметов, а затем в первой лопавшейся рыбачьей лодке пустился в погоню.

Но ветер был такой слабый, а мы уходили так быстро, что, в конце концов, рыбаки определили: «У них не иначе, как мотор». После этого погоня вернулась обратно, — за мотором, ведь, не угоняешься.