Письмо от Главнокомандующего - 6

***

Ляля,по классическом обычаю, применяемому в таких случаях, лузгал семечки. Удивительно, как семечки  действуют успокаивающим образом на чрезвычайку. А еще, говорят, верный способ, если кто-нибудь вас подозревает, — пройти мимо и пустить ему дым в лицо. Впрочем, не про­бовал — некурящий... Но знаю, что очень хорошо по­чаще сплевывать... Плевки и до сих пор служат гаран­тией демократичности...

— Ну, как дела? ..

— Тех нет.

Под словом «те» он подразумевал бывших «желтых и лакированных», ныне называемых «заграничные жиды в морских фуражках». Благодаря сегодняшней встрече я мог с совершеннейшей точностью описать их наруж­ность.

— А кто-нибудь входил в дом?

— Входили, многие ...  Но невозможно определить ... На улице никто не дежурит, это я знаю ...

— Ну, я пойду ... Тебе хорошо виден балкон?

— Виден ...

— Я суду сидеть на этом балконе. В случае чего —наш условленный знак... Если со мною что-нибудь слу­чится, — я запрещаю делать глупости ... Понимаешь?

Он приложился головой к моему виску и несколько раз как-то особенно постукал. Это с детства было у него вы­ражением нежности, повиновения и беспомощного про­теста ...

Расположение было такое.

Вход был только через ворога. Нужный мне дом стоял во дворе, квартира была в третьем этаже. С балкона хо­рошо было видно улицу, потому что по фасаду были только одноэтажные здания.

Я вошел в квартиру. Варвара Петровна встретила меня :

— Нет его еще ...

Это было скверно ... Они меня перехитрили. Я опазды­вал на час, они, очевидно, решили опоздать на два... Теперь я в западне, если сейчас не уйду отсюда. Когда он придет, то, разумеется, оставит свой хвост у ворот.

            А ведь это единственный выход. Значит, он будет у меня отрезан. Впрочем, я заметил рядом с воротами лавочку. Лавочка, наверное, имеет черный выход во двор, а значит, в крайнем случае, можно будет выйти через нее.

Я стал ожидать. Варвара Петровна продолжала убе­ждать меня в том, какой хороший человек «Котик», и что новый курьер — тоже хороший. Я сидел на балконе и ясно видел Лялю на скамеечке, напротив. Я даже видел Диму через квартал, по крайней мере, его красную рубашку. Ляля сидел смирно, изредка мельком взглядывая в мою сторону, так что я понял, что он меня видит. Но он не подавал никаких тревожных знаков.

Во дворе под нами появилась высокая фигура в сером.

— Это он, — сказала Варвара Петровна.

— Вы господин Шульгин? ..

— Да ... с кем имею честь? ..

Это был неприятный человек. Очень испорченные перед­ние зубы, маленькая, сильно морщинистая голова. Мор­щины шли кругом, через весь лоб, переходя на щека и подбородок. Зеленоватый цвет лица, лицо — порочное, злое.

— Моя фамилия Петров. Но это вам ничего не ска­жет ...

На самом деле моя фамилия другая... У меня есть удостоверение, которое я предъявлю... Я прислан к вам от военной партии ... Надо вам сказать, что в Крыму две партии. Во главе военной стоит генерал Слащев... У меня письмо к вам от Слащева ... Я... я — фронто­вик ... ничего в политике не понимаю ... Но мне прика­зано доставить письмо вам... Приказали ехать в Севастополь... там явиться в разведку... я так и сделал, и мне там указали, как добраться сюда... Есть, кроме того, «куш» ...  Опять этот «куш» ...

— Куш — кушем, но, прежде всего, письмо ... Тут я сделал ошибку. Конечно, прежде всего, надо было получить деньги... Но меня так интересовало это письмо, что я даже мало обратил внимания на одно обстоятельство: Варвара Петровна говорила мне о письме от Врангеля, а этот говорит о письме от Слащева.

— Итак, письмо?

— Письмо... вот видите... его сейчас нет при мне...

— Вы забыли? ..

      —    Нет. Я не забыл ... я вам скажу откровенно... Мне приказано вручить письмо лично Шульгину.

Я посмотрел на него, не понимая.

— Вот видите... не угодно ли вам взглянуть... вот мое удостоверение...

Он протянул мне клочок холста, на котором было на­писано удостоверение от какого-то штаба. Была и печать. Для меня, разумеется, это не могло служить никаким до­казательством. Сколько таких же удостоверений, только большевистских, было изготовлено в свое время по моему поручению.

Но я сделал вид, что это для меня вполне убедительно.

— Да все в порядке... А дальше? ..

— Так вот, видите ли, я, значит, удостоверяю свою лич­ность... а чем вы можете удостоверить, что вы именно и есть Шульгин? ..

Этого поворота я меньше всего ожидал. Очевидно, я, действительно, так изменился, что не только меня не могут узнать, но даже когда я сам заявляю, что я — я, мне не верят.

— Потому что, видите ли, — продолжал он, — я полу­чил сведения, что Шульгин, или, что тоже, «Веди», вели­колепно скрывается или маскируется и что он очень осто­рожен. И в особенности после того, что произошло вчера, Варвара Петровна, я в особенности....

— А что же произошло вчера? .. — удивилась Варвара Петровна.

— А вот что... Я, как вы знаете, целый день ждал у вас прихода «Веди», но он не пришел... Но когда вы поздно вечером меня провожали, то около ворот я увидел высокую темную фигуру, которая там притаилась ... Это, конечно, и был. «Веди»... И правильно, так и надо поступать...  

            В течение этого разговора я не терял Лялю из глаз. Мне казалось, что он проявляет признаки беспокойства. Нако­нец, я определенно увидел, что он делает мне тревожный знак большой опасности... Этот знак был в том, что он подносит платок к носу, будто бы у него насморк... Он несколько раз сделал этот жест, сидя на скамейке, потом, очевидно, боясь, что я не заметил этого жеста, он перешел через улицу, все время держа платок у лица.

Какая могла быть это опасность, о которой мальчик так определенно сигнализировал? Для меня это было оче­видно. Это значит, что агенты чрезвычайки у ворот и что предо мной сидит подлинный провокатор. Это значит, что надо попытаться вырваться отсюда...

Для этого нужно: с одной стороны — дотянуть до темноты, чтобы облегчить себе бегство, если оно понадобится, а, с другой — надо под­держать в нем сомнение, что человек с седой бородой, ко­торый сидит перед ним, не Шульгин, а подставное лицо. Тогда ему будет полный расчет меня выпустить, чтобы проследить меня и, таким образом, добраться до настоящего «Веди»...

В это время Варвара Петровна решила прийти мне на помощь.

— Да что вы, голубчик... Я Василия Витальевича де­сять лет знаю. Самый он и есть, настоящий, перед вами... Что вы выдумываете!..

Эта женщина была необычайно сообразительна...

Я сказал:

— Вполне вас понимаю ... Но, если хотите, давайте сделаем так... Все равно у вас нет письма с собой, так давайте сойдемся еще раз ... ну завтра ... вы принесете письмо, а я достану вам доказательства... . Ну, хотите, например, паспорт Шульгина? ..

— Нет, какое же это доказательство ... Паспорт...

— Вы что же думаете, что вы, как не специалист, не сумеете отличить подложного паспорта от настоящего? ..

— Нет, я-то специалист ...

Тут я подумал: «Странный фронтовик, который в то же время специалист по подложным паспортам».

            — Нет, я-то специалист, но это так, ведь, просто... Шульгин даст вам настоящий свой паспорт, и вы с ним и придете ... Какое же это доказательство.

— А какое же вы хотите?

— Да вот давайте поговорим. Например, если бы вы могли мне рассказать что-нибудь о лицах, несомненно близких к Шульгину... Вот, например, у вас был племян­ник, редактор газеты ...

Я понял, что он хочет...

— Вы говорите о Ф. А. М.?

—     Да ... Он же Петр Иванович З-ов...

Он хотел этим еще больше вверить меня в своей под­линности, называя мне фальшивое имя Эфема, то самое имя, под которым он жил здесь у Варвары Петровны, вон там, через эту столовую, где уже становилось сильно темно...

Я сказал.

Но не в моих интересах было убедить его, что я — я..

— Ну, какое же это доказательство .. Пол-Одессы знает, что Ф. М. племянник Шульгина... Знаю это, ко­нечно, и я, — и могу знать и в том случае, если я — не я, то есть не Шульгин, кто-то другой...

Я не видел больше Ляли... Он, очевидно, переменил позицию. Я перевел разговор и стал расспрашивать о Крыме, чтобы затянуть время..   Быстро темнело... Больше напряженными нервами, чем слухом, я почувство­вал стук во входную дверь Варвара Петровна, которая пе­ред тем ушла, в глубину квартиры, вернулась на балкон.

— Там ваш Ляля пришел. В передней ... Я извинился перед «фронтовиком-Петровым» и вышел в переднюю. Там была абсолютная темнота. Ляля не за­говорил до тех пор, пока я не нащупал его руками. Он боялся говорить в этой квартире.

— Ну, что?..

— Никаких сомнений... Это они ..

— Кто?..

            — «Заграничные жиды в морских фуражках»...

Я их хорошо рассмотрел... Они пришли за этим серым, высо­ким ... и стоят у ворот.

— Это они — наверное.

— Наверное... Один большой, другой меньше — тол­стый ... Оба бритые, в морских фуражках ... совсем как ты рассказал, это они ...

— Ну, хорошо... Беги Ляли... Я сейчас за тобой ... тоже буду бежать...

Он постукался лбом о мой висок ...

—     Я подожду тебя у скамейки...

Ему нельзя было отказать.

— Ну, жди ...

Я не пошел больше на балкон.

Я стал шарить по квартире в полной темноте, отыски­вая спальню Варвары Петровны. В спальне я искал туа­летный столик. На туалетном столике я нашел нож­ницы... Потом нашел умывальник. И над умывальником на ощупь стал снимать свою знаменитую седую бороду.

В это время входную дверь кто-то открыл ключом. Я сообразил, что это, должно быть, сестра Варвары Пе­тровны. Что с нею будет, если она войдет сюда со светом и увидит эту дикую картину. Перепугается насмерть, подымет сумасшедший крик. А она чиркнула спичку и идет сюда... Тогда я пустая в ход фразу почти что из Пиковой Дамы».

— Ради бога, не пугайтесь ...

Она испугалась, но не крикнула. В это время, покончив с бородой, я изменял свой туалет... Я сбросил пиджак и пустил рубашку на выпуск.

— Дайте мне какой-нибудь поясок.

Она послушно стала шарить, запалив ночничок, и по­дала мне огрызок какого-то ремешка. Он не сходился на­половину, но терять времени больше не стоило. Я схватил огрызок и вышел из квартиры ...

            Сбежал по лестнице во двор. Тут мне пришла в голову лавочка. Вот какой-то ход, очевидно, сюда. Опрошу па­пирос ... И выйду через тот ход на улицу...

Вошел... У них светло... По странным лицам ка­ких-то девушек, которые что-то кому-то продавали, я со­образил свой вид. Вероятно, борода, подстрижена невоз­можно, и потом эта рубаха на выпуск, лиловая, ночная... Однако, они продали мне папиросы. Но когда я хотел выйти на улицу, сказали:                      

— Нет, заперто... выходите через двор ...

Если бы эти женщины знали, как мне неудобно, как меня «не устраивает» выходить через двор... Но делать нечего ... надо выходить.

Я закурил папироску для большей ноншалантности и переступил  порог.