Тюрьма - 10

10-ое декабря.

            От Кики ни слова. Очень беспокоюсь..

            Сегодня нашла разрозненный том Тургенева, обрадовалась, читаю. Сразу легче. Поражает неподвижная жизнь Тургеневских времен. Как темп изменился, и как мы далеки от него.

            Голод мучает. И-на желта, как лимон. Это за неделю. Что же будет дальше?

10-го днем.

            Принесли газету. Дают на час, рвут из рук в руки — один номер на всех. Через час заберут в другую камеру. Там тоже волнение.

Что-то новое в городе. Чувствуются перемены. Требуют смягчения ЧК. Говорят об уходе зверей (Дейтч и Вихман. Оба знамениты своими расстрелами. О них сложились народные песни. По приказу Вихмана расстреляно до 60 000 человек в Крыму.); слухи, что этого требуют рабочие. На прогулке сегодня все взволнованы, боятся верить. Но с газетой пахнуло чем-то свежим.

Днем того же дня.

            Роза безусловно шпионка, присланная из ЧК.  Впрочем, она даже не скрывает этого. Выслеживает кого-то, говорит — «блатных» (уголовных). Возможно, что так, возможна и ложь. От ее глаз мало что можно утаить, — все видят эти красивые, злые глаза. Всякую записку подбирает. На все способна, это настоящая шпионка в душе Сегодня, чтобы усилить обвинение против бандиток, уговорила их совер­шить ночью кражу. Должны были выкрасть провизию у старой тетки с племянницей. Но они поняли хитрость и выдали.   Белокурая Люська (Восемнадцатилетняя уголовная преступница.) пришла в такую ярость, что броси­лась с ножом на Розу. Мы еле оттащили Розу и сделали это больше из-за Люси — чтобы спасти ее от суда. Видя неудачу, Роза упала в глубокий обморок, и ничто не могло ее вы­вести из этого состояния.

            Обморок, конечно, вымышленный. Позвали фельдшера, он шепнул нам не верить. Мы оставили Розу одну; она понемногу пришла в себя и зашевелилась. Озлобление «той стороны» — где уголовные — ужасное, и язык у белокурой Люськи хуже ножа. Чего только она не наговорила Розе...

            Пока Розу отхаживали, пришла какая-то моло­дая женщина с низко положенной большой русой косой.

Лицо грустное, в сестринском платье. Говорят — баронесса Т-ген — ждет расстрела. Должны расстрелять ее и мужа.

            Она только мелькнула у нас.

            Вечером опять скандал. На этот раз драка между «уголовной» и «проституткой». «Блатные» держат себя как класс, обосо­бленно; не дай Бог их тронуть.

            На проститутку смотрят с презрением. Особая этика — убить можно — продать любовь нельзя.

            Все произошло из-за мешка соломы, обе хотели лечь на него. Чуть не убили проститутку Зину. Пришлось ее вытащить из камеры, сбе­жалось все начальство. Ее долго били головой о стену — я думала ей конец здесь. Били Люська и высокая, худая Оля. Медленно блед­ная подошла она из-за спины других и схва­тила Зину за голову... Начальство ничего не могло сделать, пришлось уйти, а Зину удалить., И-на, Мария Павловна и я все время бросались между дерущимися. Долго не могли успокоиться.

            Я снова взялась за Тургенева, вернулась c радостью к прудам и тихим июньским дням.