Еще до занятия Порт-Артура петербургское правительство приложило все усилия, чтобы закрепить свое положение в Северном Китае и в других местах. Помимо военного агента полковника Вогака, деятельность которого, начиная с 1896 г., была ограничена одним Китаем (в Токио был назначен другой военный агент), в Пекин прибыл и второй негласный военный агент, которому был присвоен соответствующий гражданский чин. Это был полковник Десино; местом его пребывания был избран город Чифу. Десино, впрочем, очень тяготился своим гражданским званием и, как сам рассказывал, не очень протестовал, когда иностранцы называли его полковником. При нем к тому же состоял помощник - поручик, сохранивший свой военный чин. Нечего говорить, что между Вогаком и Десино начались трения, миссии постоянно приходилось улаживать их. Между прочим, у нас в миссии чуть не произошла дуэль между помощниками обоих полковников. Вскоре прибыл и третий - полковник Воронов (гвардейского гусарского полка) с двумя бравыми гусарскими унтер-офицерами. Последние вместе с полковником были присланы в качестве инструкторов для китайского корпуса генерала Це Шичена, который предполагал реорганизовать свои войска на европейский лад. Но из всей этой затеи ничего не вышло. Полковник Воронов, впрочем, скоро утешился, женившись на богатой невесте - дочери тяньцзиньского купца Старцева. Почти в одно время с русскими инструкторами прибыл со специальной миссией в Пекин известный впоследствии как друг министра Протопопова бурят доктор Бадмаев. Этот весьма ловкий аферист появился в Пекине с большой помпой и таинственными полномочиями. Он был окружен личной стражей, состоявшей из монголов, облаченных в красные кафтаны, и рассказывал необыкновенные истории об известных ему сокровищах, зарытых под стенами Пекина, а в виде реальных проектов Бадмаев развивал мысль об установлении постоянного сообщения между Кяхтой и Пекином при помощи русских троек. Его пребывание в Пекине скоро, впрочем, кончилось. Он так же внезапно испарился, как и появился.
За описываемое мною время первое место в числе "покушений с негодными средствами" петербургского правительства занимает прибытие в Пекин специальной миссии князя Э.Э. Ухтомского (будущего редактора "Санкт-Петербургских ведомостей"1). Он сопровождал в свое время Николая II в его путешествии по Дальнему Востоку и описал это путешествие в роскошно изданной книге. После этого Ухтомский прослыл знатоком Дальнего Востока, в частности Китая. При основании Русско-Китайского банка Ухтомский стал членом его правления, а летом 1897 г. был командирован в Китай со специальной миссией, которая носила характер ответного визита после посещения Москвы Ли Хунчжаном. Эта командировка состоялась в обход министра иностранных дел графа Муравьева, который поэтому со своей стороны ничего не сделал для ее успеха. Ухтомский прибыл в Китай с большой свитой, составленной наспех из весьма разнообразных лиц. В нее входили кавалергардский поручик князь Александр Волконский (будущий военный агент в Риме), гусарский штабс-ротмистр Андреевский, чиновник Министерства государственных имуществ Забелло и, наконец, небезызвестный журналист, будущий редактор правительственной газеты "Россия" С.Н. Сыромятников (Сигма). Полномочия этой миссии были неопределенны. За несколько дней до ее приезда в нашей миссии была получена телеграмма из Петербурга, пересланная почтой из Троицкосавска, в которой сообщалось, что по высочайшему повелению в Китай командируется член правления Русско-Китайского банка князь Ухтомский, а затем перечислялись сопровождавшие его лица. Никаких дальнейших указаний получено не было. Между тем мы вскоре узнали, что миссия ожидается уже в Шанхае и что для ее приема китайцами сделаны чрезвычайные приготовления. Я и полковник Вогак были командированы в Тяньцзинь для встречи Ухтомского. Из Тяньцзиня мы выехали навстречу Ухтомскому в Дагу. Мы могли убедиться, что китайцы действительно оказывают Ухтомскому совершенно необычайные почести. Миссия прибыла на одном из пароходов Добровольного флота под посольским флагом и была встречена всем китайским официальным миром. На берегу и вдоль только что отстроенной тогда портовой ветки Тяньцзинь-Пекинской железной дороги стояли китайские войска. Ухтомский со свитой появился в полной парадной форме, и в течение двух дней пребывания в Тяньцзине ему был устроен целый ряд торжественных приемов, закончившихся большим обедом у заместителя Ли Хунчжана в Тяньцзине, генерал-губернатора Ван Веншоу. При каждом выезде Ухтомского из отведенного ему китайцами двора китайская стража трубила в трубы, и вообще местные власти всячески подчеркивали почетное звание высокого гостя. Несмотря на мои и Вогака старания отговорить Ухтомского от продолжения этой чрезмерной парадности, он все же выразил желание ехать в парадной форме и в Пекин, что при жаре, пыли и ввиду предстоящего нам с последней станции не законченной еще тогда Тяньцзинь-Пекинской железной дороги довольно продолжительного передвижения в носилках было невероятно утомительно и не соответствовало общему тону пекинской обстановки. Между прочим, в Петербурге Волконскому было специально разрешено появиться в Пекине в кирасе, которую первая гвардейская кавалерийская дивизия носила лишь в конном строю. Однако блестящая кираса не произвела впечатления на население, я заметил, что китайская толпа смеялась при виде блестевших на солнце лат кавалергарда.
Во всяком случае ввиду ведомственного разногласия в Петербурге о характере командировки Ухтомского чрезмерное раздувание значения его миссии на месте было неосторожно. К тому же пребывание Ухтомского в Пекине затянулось. Это было вызвано возложенным на него поручением по делам Русско-Китайского банка и Китайской Восточной железной дороги. Впрочем, в первые дни пребывания Ухтомского в Пекине чрезвычайный характер его миссии был все же соблюден. Богдыхан его принял в торжественной аудиенции в сопровождении всего состава нашей миссии. Ухтомский вручил богдыхану знаки Екатерининского ордена для вдовствующей императрицы. По заранее установленному церемониалу Ухтомский (вопреки обычным формам аудиенции) поднялся на ступени трона и вручил знаки ордена непосредственно богдыхану. На следующий день Ухтомским были розданы и многочисленные подарки самому богдыхану, его придворным и высшим сановникам. Между прочим, небезынтересна характерная подробность, указывавшая на полную неосведомленность в отношении Китая лиц, снаряжавших наспех миссию. Для начальника китайских таможен (сэра Роберта Харта) было предназначено пять кусков красного сукна. Этот подарок пришлось, конечно, заменить другим.
После приема у богдыхана в честь Ухтомского состоялся обед в цзунлиямыне. Ухтомский произнес длинную речь, составленную им "на восточный лад". Окончил он ее словами: "С трепетом подымаю бокал за здоровье присутствующих сановников". Эти необыкновенные "восточные" выражения меня несколько удивили, и я справился у Грота, служившего в данном случае переводчиком, перевел ли он их по-китайски. Я получил от него ответ, что он, конечно, их не перевел, так как с китайской точки зрения подобные выражения унизительны для произносящего их. Эта подробность служит доказательством того, что Ухтомский совершенно не был знаком с Китаем. Все это, конечно, немало мешало успеху его миссии.
К тому же миссия Ухтомского вскоре встретила серьезные затруднения со стороны враждебных нам иностранных представителей. Претендуя на положение чрезвычайного посла, Ухтомский не сделал визита ни одному из иностранных посланников, ожидая, что они первые посетят его.
Подобный церемониал для чрезвычайных послов Ухтомскому был известен со слов Волконского, который незадолго перед тем сопровождал в Тегеран Куропаткина. Последний был туда отправлен в качестве чрезвычайного посла для объявления о вступлении на престол Николая II. Но английский посланник, конечно, не желая способствовать успеху "посольства" Ухтомского, протелеграфировал в Лондон, чтобы справиться о характере его миссии. Запрошенное по этому делу наше Министерство иностранных дел ответило, что Ухтомский не посол. После этого как Макдональд, так и большинство посланников не явились приветствовать Ухтомского; в результате последний был подвергнут своего рода дипломатическому бойкоту. Лишь французский и бельгийский посланники под предлогом осмотра выставленных в миссии подарков для китайского двора разошлись со своими коллегами, сделав Ухтомскому что-то вроде визита.
Как бы то ни было миссия Ухтомского кончилась неудачно. В дальнейшем ему пришлось лишь присутствовать на торжественном открытии пекинского отделения Русско-Китайского банка. Все же остальные переговоры о расширении привилегий Китайской Восточной железной дороги вплоть до получения ею концессии на южную ветку вместе с портом кончились ничем. Как известно, в планы Витте входила как постройка южной ветки Китайской Восточной железной дороги, так и получение концессии на один из крупных портов Китая. Но концессия на порт должна была быть, по его замыслу, предоставлена не русскому правительству, а обществу Китайской Восточной железной дороги как получастному русско-китайскому предприятию.
Как было сказано выше, Ляодунский полуостров и постройка южной ветки были выговорены позже и уже самим правительством по русско-китайской конвенции 27 марта 1898 г. Таким образом, в этом отношении граф Муравьев провел свой собственный план вопреки первоначальному проекту Витте. Уже после отъезда Ухтомского из Пекина из полученных миссией министерских писем выяснилось, что Ухтомскому в Петербурге было присвоено - и то после запроса из Лондона - необыкновенное в дипломатическом обиходе звание "чрезвычайного посланца". После трехнедельного пребывания в Пекине члены миссии Ухтомского начали понемногу разъезжаться в разные стороны и уже без всякого церемониала. Они были уверены в том, что оказались жертвой интриг нашей миссии. Во всяком случае нельзя не сознаться, что если соперничество в руководстве дальневосточной политикой проявлялось весьма определенно в Петербурге между графом Муравьевым и Витте, то оно до известной степени сказывалось и в Пекине между нашим поверенным в делах Павловым и директором пекинского отделения Русско-Китайского банка Покотиловым (будущим посланником в Пекине). Он в свое время исполнял в Пекине и обязанности агента Министерства финансов.
В деле Ухтомского особенно ярко проявился вред несогласованности нашей петербургской дальневосточной политики.
Свободное копирование
