Начало учебного года подтвердило мое достаточно стабильное положение в школе. Но к этому времени успеваемость, как таковая, уже перестала особо и волновать. Начали волновать другие проблемы и задачи - куда идти учиться дальше? В то время у меня возникали мысли о юридическом поприще, для того чтобы пойти по стопам отца на следовательскую работу в милицию. Причем, это не была мальчишеская романтика. Я достаточно трезво оценивал работу милиции. И причиной, по которой я отказался отэтой мысли, заключалась в моей анкете и понимании того, что в праве заниматься этой работой мне будет отказано. И все это вновь заставляло возвращаться мыслями к судьбе отца и, в связи с этим, о себе.
В то время я уже твердо знал, что никаким врагом мой отец не был, а явился одной из жертв НКВД и ежовщины. Я помню, как Виктор Андреевич рассказывал маме о своем разговоре с А.В. Александровым, с которым был достаточно близок. Александров передал ему свой разговор с Ворошиловым. Ворошилов рассказывал однажды ему о событиях 38-го года. О том, что он был вынужден подписывать обвинения, подготовленные Ежовым, не веря им но, понимая, что, если он не сделает этого, с ним расправятся. Как однажды ночью к нему пришел Каганович и сказал, что получил точные сведения о том, что сегодня его должны арестовать. Они просидели до утра и утром пошли к Сталину. Вопрос был поставлен о том, что же будет дальше, если начали арестовывать самых верных и преданных ему людей. Якобы это и послужило основанием для отстранения Ежова.
Да и все окружающие прекрасно знали, что жертвы ежовщины невинны. Но тогда почему же не восстанавливается справедливость. Объяснение, что Сталин не знает и во всем виновато окружение, уже не действовало. Что угодно, но считать Сталина куклой, действующей по чьей-то злой воле, я не мог. Мне было больно и обидно за отца, и я чувствовал несправедливость к себе. Решение, которое я для себя принял тогда, заключалось в том, что, несмотря ни на что, я обязан сохранять верность своему народу и тому правительству, которое этот народ выбрал. Вы скажете, что это логика раба. Наверное, Вы правы. Но мне было понятно, что все происходящее с моим народом не только его вина, но и беда. И хотя даже, если именно правительство является главным врагом моего народа, с ним невозможно бороться, не борясь одновременно с народом, которое представляет это правительство. А значит, наши проблемы нужно решать по мере их созреванием вместе с моим народом. Я не уверен, что мои мысли в то время были точно такими, но что-то близкое к ним, безусловно, было.
И эти мысли влияли на то, какую область деятельности я изберу для себя в будущем. Стали неприемлемыми любые гуманитарные специальности. Наиболее подходящей представлялась инженерная деятельность, в которой влияние политики и идеологии казалось минимальным. Поскольку определенных интересов у меня не было, начались хождения в разные институты на дни открытых дверей для того, чтобы выбрать тот, к поступлению в который, следовало готовиться целенаправленно.
И еще одно связанное с этим событие - вступление в комсомол. Было понятно, что активно жить в коллективе, находясь вне комсомола, нельзя. Поэтому вопроса вступать или не вступать, вообще не существовало. Как только мое положение стабилизировалось, я подал заявление и стал комсомольцем. С жизнью комсомола очень много связано в моей дальнейшей судьбе.
Свободное копирование
