На оперу "Виндзорские проказницы" случайно попал мой двоюродный брат. Увидев меня сначала танцующим в окружении красавиц, а потом лазающим на четвереньках, он, естественно, не поверил своим глазам. И со спектакля пошел к нам домой спросить родителей, мог ли это быть я. Они заверили его, что, конечно же, нет. Однако на всякий случай меня призвали к ответу. И я сказал: да, и танцевал, и бегал на четвереньках я.
Родители встретили это известие с недоумением. Они мечтали, чтобы их сын учился в университете. И вдруг - танцовщик! Что за профессия такая! Но меня радовало, что Азарий одобрил мое поступление в студию. Он плохо знал балет и относился к нему весьма иронически, считая, что этот род искусства менее всего подвержен переменам. Однако он был убежден, что каждый волен в выборе своей профессии. Но кто был счастлив, так это Ра. Она приходила смотреть мои выступления в Вольный театр на Чистых прудах (там, где ныне обосновался "Современник"), куда я поступил по конкурсу, вновь ради заработка, после того как закрылся Театр рабочей молодежи. А точнее, он назывался театр ХПСРО (Художественно-просветительного Союза рабочих организаций). Тогда господствовала какая-то повальная мода уродливо сокращать нормальные слова.
Репертуар Вольного театра был, как теперь сказали бы, синтетическим. Шли там и драма, и балет, устраивались и балетные вечера. Я был, что называется, на подхвате. То танцевал в концертах гопак, то фарандолу во французской мелодраме "Две сиротки". Но были и приятные вещи. Так, в театре шел балет "Коппелия" - в двух актах с дивертисментом, - главные партии в котором исполняли Е. В. Гельцер и В. Д. Тихомиров. И вот в дивертисменте мне поставили классическую вариацию. Дирижировал спектаклем совсем молодой Юрий Файер. В Большом театре он был тогда еще первой скрипкой в оркестре, и наша "Коппелия" предоставляла ему дирижерскую свободу.
На репетиции я заканчивал вариацию четырьмя пируэтами. А в студии мог делать уже и пять и шесть. В перерыве Файер спросил, сколько лет я занимаюсь балетом. Я сказал, что полгода. Он не поверил и тем крайне польстил моему самолюбию. Но главное, я уже сам начал понимать притягательную силу сцены, чувствовать то, что зрелые артисты зовут "болезнью театра"...
Свободное копирование
