Но сейчас я пишу о тех годах, когда мать моя была молодой красавицей, пишу о том счастливом дне, когда мне исполняется пять лет и мне покупают чудесные коньки "снегурочки". Родители заботились о том, чтобы мы знали, что такое детство.
Катался я сначала во дворе, а потом вышел на настоящий каток на Чистых прудах. У этого катка было два облика - дневной и вечерний. Днем кроме взрослых пар, которые кружились в середине, кроме скороходов, которые бегали по большому кругу на длинных, модных норвежских коньках, здесь катались и дети. Для них был отведен маленький каток - с саночками для тех, кто учился. Я им решительно пренебрегал, предпочитая ту часть, где занимались фигуристы. Они были для меня подлинной элитой катка. Сначала я со стороны наблюдал за той акробатикой на льду, которую они проделывали на своих очень дорогих коньках "нурмис". И вдруг решался повторить то же самое. Иногда у меня получалось, и тогда вокруг собиралась группа зрителей.
По вечерам на катке горели газовые фонари, играл военный духовой оркестр, и в этом ярком свете и музыке кружились разрумяненные пары. Для меня это был настоящий Праздник катка! Ведь в десяти минутах ходьбы отсюда начиналась Москва, с ее кривыми переулками, деревянными домами, двориками, тишиной и темнотой...
Много лет спустя (а точнее - это был 1933 год) в Париже, куда мы вместе с Суламифью впервые приехали на гастроли, я увидел на улицах такие же газовые фонари, как те, что сияли на Чистых прудах моего детства. Правда, в домах, в магазинах и кафе уже горело электричество... Когда я спросил, почему Париж все-таки отстает от прогресса, мне объяснили, что контракт с фирмой газовых фонарей заключен на девяносто девять лет. Скоро он кончится, и тогда на парижские улицы прольется электрическое сияние.
