Пребывание в Китае - 6

В половине Генваря кончана была почти вся работа, и я назначил 25 ое число к отходу из Кантона, а 27 ое или 28 ое из Вампу; но вдруг пронесся слух, что Наместник хочет задержать корабли наши до тех пор, пока не получит из Пекина определительного в рассуждении нас повеления. Чтобы увериться, справедлив ли слух сей, потребовал я не медленно судно для перевозу на корабль последних вещей; но в сем было отказано и объявлено, что к кораблям нашим послан уже и караул Китайской. Прибывшая стража остановившись близ корабля, не допускала к нам ни одного Китайца, ни даже Компрадора с ежедневною провизиею. Сие привело меня в великое удивление. Ето были меры неприязненности, долженствовавшей, по мнению моему, иметь начало свое в Пекине. Я изъявив подозрение мое на Китайцев Г-ну Друммонду, которой уверив, что таковые своевольные, насильственные повеления здешняго правительства бывают нередки, некоторым образом чрез то меня успокоил. Между тем послали мы немедленно купца своего Лукву к Гоппу или тамошнему начальнику с жалобою на поступок, означающий явную неприязненность. Мы требовали, чтобы присланные караульные суда были сняты; ибо в противном случае не возможно будет предостеречь, чтобы на кораблях не произошли приключения, могущие причинить для обеих сторон неприятные последствия. Сие представление возъимело свою силу. В следующий день дано повеление снять караулы, и свободное сообщение опять восстановилось.

Сколь я ни любопытствовал узнать причину тако-го с нами поступка; однако не мог изведать ничего достоверного. Сочлены Гонга уверяли, что повеление о задержании нас на некое время, есть не иное что, как меры предосторожности Наместника, которой должен на сих днях смениться, и что, как скоро преемник его вступит в должность, тогда получат корабли позволение к отходу. Быв уверяем так всеми, не имел я уже более в том сомнения и как скоро узнал, что новый Наместник вступил в должность, потребовал немедленно, чтоб позволено было доставить на корабли остальные наши вещи. Последовавший на сие отказ казался мне совершенно удостоверяющим, что новый Наместник и предшественник его не отваживались дать нам позволения к отходу, потому что ожидали на то разрешения из Пекина. В сих обстоятельствах приготовил я письмо к Наместнику на Аглинском языке, представив в оном ясно несправедливость такового с нами поступка, и могущие произойти от того последствия. Полагая, что Посланник Граф Головкин находился тогда уже в Пекине, не упустил я упомянуть и о сем обстоятельстве, присовокупив к тому, что таковые оскорбления не останутся, конечно, без отмщения. С сим письмом отправились мы с Капитаном Лисянским к Г-ну Друммонду, на коего я верно надеялся, что он усердно за нас вступится. Он, яко начальник столь знатной Аглинской в Кантоне фактории, имеет великую силу, отменные же личные его достоинства приобрели ему от Китайцев уважение и почтение. Г-н Друммонд с благородными чувствованиями своими соединяет благоразумие и решительность. Он служит оракулом не только для Агличан, но и для всех пребывающих в Кантоне Европейцов, которые, не взирая на то, что нации их ведут между собою войну в Европе, живут здесь как друзья в теснейшем союзе. Агличане не были никогда в Китае столь уважаемы, как во время управления Друммондом факториею. Он в продолжении девятнадцати-летняго своего в Кантоне пребывания узнал основательно свойства Китайских купцов, и дух их правительства; а потому и был всегда в состоянии поддерживать достоинство и славу своей нации без потери выгод даже и в самых неприятных приключениях (Следующее произшествие, случившееся за несколько лет, показывает очевидно, с какою точностию узнал Г-н Друммонд Китайцев, и с какою решительностию умеет поступать с ними. Китайцы глухи к прозьбам как истуканы. Не просить, но действовать и потом всячески извиняться, есть, по испытанию Друммонда, лучший способ обхождения с сим народом. Я думаю, что в важнейших политических обстоятельствах и еще может быть то действительнее, нежели в маловажных случаях. — Один из сочленов Гонга, быв должен Аглинской фактории полмиллиона пиастров, сделался банкрутом. Правительство обязано платить долги Гонга; почему Г-н Друммонд и требовал от оного сей суммы. Представления его происходили чрез купцов Гонга; но они, или участвовав в выгодах, или мало заботясь, получит ли, или нет Аглинская Компания свои деньги, оставляли оное без внимания. Г-н Друммонд, утомившись тщетным требованием удовлетворения чрез сочленов Гонга, решился наконец идти сам в город, в котором, как известно, не смеет являться ни кто из Европейцев не подвергаясь нападения от черни. Купцы Гонга, узнав о намерении Друммонда, наняли множество народа, чтобы Агличан, как скоро покажутся в городе, остановить, и если возможно, принудить удалиться. Г-н Друммонд был извещен о сем; но, не взирая на то, отправляется со всеми, находившимися в Кантоне Агличанами, в город и входит такими воротами, коими ни кто не думал, чтобы он войти отважился. Когда начал народ около него толпиться; тогда поднял он вверх приготовленную им бумагу, и требовал на Китайском языке, чтоб повели его к Наместнику. Китайцы, приведенные такою смелостию в замешательство, встретили их с великою учтивостию и повели во храм, где один из чиновников принял от Г-на Друммонда бумагу с объявлением, что оная поднесена будет Наместнику. Г-н Друммонд возвращается потом назад спокойно с его проводниками. Через некоторое время последовала уплата долга, которым без решительности Г-на Друммонда, вероятно, воспользовались бы сами Китайцы). Предстоящий отъезд его в Англию возбуждает общее сожаление. Он должен пробыть в Кантоне только один год, и то потому, что Ост-Индийская компания не назначила еще ему преемника.