Новороссийский университет того времени, о котором идёт рассказ, был одним из самых мрачных во всей империи.
А еще мрачнее и бездарнее был его юридический факультет.
Все эти профессора, читавшие энциклопедию права, государственное право, статистику, политическую экономию, римское право, уголовное право, и все прочие права, - церковное, финансовое, гражданский процесс, уголовный процесс, - все они, казалось, были каким-то злым и хитроумным чортом собраны и подобраны с единственной целью - сразу отбить охоту и к науке, и к праву, и к сословию присяжных поверенных, и к прочим тлетворным фантазиям и вредным фанабериям.
К чему имена? Бесславные носители их, какие они там ни были благонамеренные чиновники, статские и действительные статские советники, и кавалеры многих орденов, все они давно уже покойники, а о покойниках есть идиотское обыкновение - либо ... и так далее.
Впрочем, единственное имя стоит и с благодарностью следует упомянуть, ибо это было действительно светлое пятно на тогдашнем новороссийском горизонте.
- Алексей Яковлевич Шпаков, ученик самого Владимирского-Буданова, автора знаменитых многотомных трудов по истории русского государственного права.
Талантливый, во всех смыслах приятный, начиная от безукоризненно-демонстративной стрижки бобриком в противовес нечистоплотным академическим шевелюрам, молодой синеглазый Шпаков был буквально влюблён в свой предмет, и когда рассказывал о Новгородском Вече, то так увлекался, что с неизменным и неподдельным пафосом восклицал:
- Не будь Веча, ничего не было бы! Понимаете, господа, ни-че-го!
В ответ на что, один и тот же революционный студенческий бас, принадлежавший грузину Абаккелиа, гудел "в порядке дискуссии":
- Да ведь ничего, Алексей Яковлевич, и нет!
На что, обнажая свои белоснежные зубы, Шпаков с места и горячо сейчас же парировал:
- Так вот именно, друзья мои, поймите же вы раз навсегда, что не будь Веча, то даже и того, чего нет, тоже не было бы!..
Аудитория разражалась оглушительным смехом, мы уже давно научились понимать друг друга.