Литературные круги Ленинграда - 4

Мое знакомство с третьим из редакторов «Русского современника», с Евгением Ивановичем Замятиным, оказалось интересным, длительным и постепенно превратилось в дружественные отношения, продолжавшиеся до выезда его из России в 1928 г. Обычно раз в неделю или две я бывал на его квартире на Моховой. В том же доме помещалась и редакция «Русского современника». Здесь с глазу на глаз в кабинете хозяина мы очень откровенно обменивались мнениями не столько о литературе и литературных произведениях и их авторах, сколько по вопросам внутренней и международной политики Советского Союза.

Сама личность Замятина притягивала к себе: строго выдержанный и вместе с тем не отталкивающий сухостью и высокомерием тона, какой часто встречается у «знаменитостей», он очень рад был поделиться своими мнениями с интересным для него и надежным человевеком.^1огу сказать, что разговоры наедине имели чисто политический характер, беседуя же со мной в присутствии посетителей, часто очень известных писателей, имена которых и до сих пор сияют на коммунистическом небосводе СССР, он был очень сдержанным. Говоря мягко, он предвидел эволюцию многих писателей в сторону апологии коммунизма и высоких постов в литературе.

Исходной точкой наших отношений был интерес Евгения Ивановича к событиям за границей. Что происходат в Европе? Каково отношение капиталистического мира к Советскому Союзу? Он знал, что я читаю много иностранных газет и журналов. Он был в 1916 году в Англии, и наедине мы часто говорили по-английски. У него было отличительное свойство большого писателя – ощущение правды, скрытой за ширмой партийной пропаганды, настоящий, подлинный, а не «социалистический» реализм. Он гораздо лучше понимал советскую действительность, чем понимал ее я в 1923-1928 гг., несмотря на мою закваску историка.

Предметом наших споров и дискуссий стал роман Евгения Ивановича Замятина «Мы». Я слышал об этом романе от моего брата Юрия. А когда Евгений Иванович привык ко мне и убедился, что я не являюсь агентом ГПУ, хотя работаю в иностранном отделе «Ленинградской правды», он по моей просьбе дал мне прочесть рукопись своего романа «Мы». В 1924 году он дал мне английский перевод романа, изданный в США. Должен сказать, что русский вариант романа «Мы» был гораздо острее, чем американский. Это понятно: Евгений Иванович жил в Советской России и должен был печататься за границей так, чтобы не попасть на Соловки (о Колыме в те годы еще не было речи).

Роман «Мы» стал постоянной темой наших дискуссий и споров в 1923-25 годах. Замятин, давая мне русский текст своей рукописи, предупредил, что роман написан им в 1920 году, и объяснил, что «Великий благодетель человечества» – это Ленин, а не Сталин и не какой -либо фантастический персонаж.

Мои споры и дискуссии с Е.И.Замятиным сводились в конце концов к одному основному положению: может ли создание коммунистического общества в СССР вылиться в такую жизнь, какая описана в романе «Мы»? Автор романа утверждал, что может. Я не верил и оспаривал это.

Наши беседы в кабинете Замятина происходили в те времена, когда шла первая «оттепель» в виде НЭПа;

и многие идеалистические советские «кролики», в том числе и я, верили в возможность либерализации советского строя. Что коммунистическое общество может превратиться в военно-рабочую казарму, где люди будут жить так, как описано в романе «Мы», я не мог поверить. Евгений Иванович утверждал, что процесс оглупления обывателя агитационными лозунгами и формулами зашел так далеко, что обыватель уже перестал мыслить самостоятельно, а пользуется готовыми штампами, преподанными свыше. Евгений Иванович показал мне рассказ одного начинающего писателя, опубликованный в «Русском современнике»: герой рассказа, интеллигент в провинции, уже не имеет своих фраз для выражения собственных мыслей. Он видит детей на улице, в его уме мгновенно возникает штамп: «Дети – цветы жизни». Видит старика рабочего – другой штамп: «Слава труду». Видит попа – третий штамп: «Религия – опиум для народа» и т.д., и т.п. Насколько Замятин видел далеко вперед показывают «письма в редакцию» советских газет пятидесятых годов: авторы писем жаловались на писателей, обрисовавгих в неприглядном виде какого-нибудь милиционера или железнодорожника: «Разве в нашей честной семье милиции могут быть такие люди?» – возмущенно спрашивали они.

Но кроме дискуссий «теоретического» характера о том, во что выльется строительство коммунизма в СССР, у нас с Евгением Ивановичем нашлись и другие темы для разговоров, например, о международном положении, о советской экспансии в Китае, о причинах непризнания Советского Союза США, о русской литературе заграницей.

Евгений Иванович по образованию и по профессии был инженером-кораблестроителем, построившим первые ледоколы в России (1917г.).Ив этой сфере у нас нашлись общие темы. Меня очень интересовал вопрос, почему германские дредноуты в Ютландском бою 1916 года оказались более жизнеспособными, чем английские. Ведь Англия в течение двух столетий была ведущей страной в кораблестроении.

Е.И., знавший, что я изучаю вопрос о подготовке мировой войны 1914-1918 годов, ответил мне не как писатель, а как инженер-кораблестроитель. Он объяснил, что большая жизнеспособность германских дредноутов по сравнению с английскими основана на том, что германские инженеры-кораблестроители, строя дредноуты, использовали теорию остойчивости и непотопляемости корабля, разработанную знаменитым русским теоретиком и практиком кораблестроения академиком А.Н.Крыловым.

Евгений Иванович привлек меня к сотрудничеству в журнале «Современный Запад», который он редактировал также вместе с А.Н.Тихоновым (Серебровым) и К.И.Чуковским. Журнал издавался Государственным издательством «Всемирная литература» (Моховая, 36) и был основан по инициативе А.М.Горького, Александра Блока и других представителей старой интеллигенции.

Я давал Е.И.Замятину для «Современного Запада» мелкие заметки о новостях литературы и театра за границей, материалы для которых черпал из иностранных газет и журналов. Работа была интересная, и я увлекался ею, хотя заработки были невелики.

XIV съезд партии в декабре 1925 года покончил с «вольностями» литературного творчества. И «Современный Запад», и, тем более, «Русский современник» были осуждены как органы интеллигентского «инакомыслия» и прихлопнуты.

Е.И.Замятин оказался «запрещенным», его не печатали, пролетарские критики обливали его руганью в советских газетах и журналах. Он понял, что ему нечего делать в Советской России и что в конце концов он станет жертвой репрессий. Он написал свое известное письмо Сталину и просил разрешения уехать за границу. Письмо было передано Сталину через А.М.Горького и – о чудо! – Сталин разрешил. Е.И. уехал в 1928 году и обосновался в Париже. В Ленинград доходили слухи, что он нуждался и бедствовал. Он умер в марте 1934 г., оставив по себе память не только знатока русской жизни и русского духа, но и великого провидца будущего коммунистического общества.