Свои заметки о тех особенностях деятельности различных учреждений Бессарабии, которые показались мне достойными упоминания, я закончу описанием одного благотворительного установления, в котором я, по должности губернатора, занимал председательское место. Кстати, я отдохну от постоянного участия евреев в моих описаниях. Детский приют, о котором я хочу рассказать, не имел с евреями никакого соприкосновения.
Кишиневский приют для девочек-сирот помещался в собственном, красивом и просторном доме. В нем воспитывалось семьдесят девочек разного возраста под попечительным управлением совета, в котором, кроме меня, заседали главные должностные лица губернского города. Совет собирался редко, и все обязанности его исполнялись директором приюта X., который называл приют своим созданием и детищем и в течение целого года втирал мне очки своим суетливым хвастовством и уверениями, что "пока Петр Петрович у дела, начальство может спокойно спать". Я уже собирался, осенью 1904 г., отправить в Петербург составленное X. обширное представление, в котором плодотворная деятельность Петра Петровича описывалась в самых радужных красках и настойчиво испрашивался для него чин действительного статского советника, когда жена моя, заведывавшая подобным приютом в Москве, обратила мое внимание на то, что содержание каждой пансионерки в Кишиневе стоить более 300 р. в год, при готовом помещении, и что девочки эти, по окончании курса, оказываются ни к чему непригодными. В Москве, при таких же условиях, ежегодное содержание пансионерки стоило 140 рублей, и результаты получались лучшие.
Среди наших близких знакомых я встретил совершенно определенное убеждение относительно того, что в приюте дело ведется не безукоризненно, что расходы его можно было свободно сократить тысяч на пять в год, а также, из различных справок, убедился в правильности мнения относительно непригодности получаемого воспитанницами образования.
Пришлось поневоле вникнуть в дело и заняться ревизией приютских книг. Просидев два дня в приюте, я обнаружил, что служащие в приюте получают не то жалованье, в котором расписываются, а значительно меньшее, а, главное, что пожертвования, собираемые с местных торговцев-благотворителей, не записываются никогда в книгу. Мука, уголь, дрова, материи, белье и обувь, за которые неоднократно выражались мною жертвователям благодарности, отсутствовали в совершенно чистой книге пожертвований, но аккуратно перечислялись в книге покупок, хотя не сразу, но постепенно, по мере необходимости в удовлетворены приюта поименованными предметами. Словом, если, по приблизительному подсчету, цифра 5.000 рублей, ассигнованные на потери и прочеты общественным мнением, и оказывалась преувеличенной, то, во всяком случае, в наличности беспорядка сомневаться было невозможно.
Мне было очень неприятно поднимать это дело, так как X - и занимали в Бессарабии прекрасное общественное положение. После Крупенских это была самая многочисленная семья: предстояли ссоры, обиды, и, как мне казалось, нельзя было в данном случае миновать обращения к суду. Однако, я решил собрать совет и доложить ему результаты моего исследования. В это время я уже готовился покинуть Кишинев. и мне очень не хотелось заваривать всю эту кашу, но поступить иначе я не считал себя в праве.
Собравшемуся в полном составе совету я выяснил свое мнение о допущенных в приюте непорядках. Не называя и не обвиняя никого, я привел только вышеупомянутые факты и просил совет назначить подробную ревизию приютских дел. Директор краснел, горячился, заявил о своем выходе в отставку и старался объяснить замеченные упущения отчасти недосмотром, отчасти несовершенством счетоводства, благодаря которому пожертвования не показывались будто бы ни в приходе, ни в расходе, а являлись дополнением к проведенным по книгам затратам на содержание приюта. Это объяснение было совершенно невероятно и никого не убедило, хотя внешнее приличие по отношению к директору было соблюдено. Окончательное суждение о докладе было отложено, назначена была ревизия дел и счетов, а свой доклад я собственноручно записал для приложения к протоколу заседания.
Месяцев через шесть после этого события, я прочел в Твери, в отделе газеты "о действиях правительства", сообщение о Высочайшем пожаловании директора приюта, X., чином действительного статского советника "за выдающиеся отличия".
Свободное копирование
