Мы познакомились на последних курсах заочного института. Он появился в аудиториях как-то незаметно, неизвестно откуда. Но, тем не менее, он быстро со всеми познакомился, проявив компанейские свойства характера. Он был высокого роста, и, на мое непросвещенное мужское мнение, довольно красив. Открытое еврейское лицо, постоянная готовность придти на помощь соседу – объяснить непонятное место, оформить отчет или оказать любую другую услугу, нужда в которых постоянно возникает в студенческих сообществах, что вызывало со стороны окружающих доброе к нему отношение. Наш факультет готовил специалистов для большой энергетики. Он же работал в каких то специальных отраслях электроавтоматики, далеких от нашего профиля, что усложняло ему учебу. По его прямой специальности факультета не было, и ему приходилось учиться с нами, и чтобы получить общие знания по электрооборудованию, и просто, наконец, ради получения диплома.
Я обратил внимание на то, как он представлялся при знакомстве. Одновременно с пожатием руки он называл свое имя – НИКА. Это было странно, такого имени не существовало в природе, очевидно, это уменьшительное имя от какого-то другого имени. Но странно, мужик под тридцать лет, представляется детским уменьшительным именем. Через некоторое время мы подружились, он стал приходить к нам домой, мы вместе с ним делали дипломные проекты. Ничто так не сближает людей, как долговременное сидение над общей работой за соседними столами. Однажды я, увидев его документы, понял причину возникновения его странного имени. Дело в том, что его полное имя было:
Нихема Иегудович Мамут. Конечно, сейчас многие «герои» считают, что стесняться своего еврейского имени позорно, нужно нести его с гордостью, преодолевая, несущиеся со всех сторон насмешки и непристойные шуточки. Однако в жизни все мы пытались, так или иначе, эти трудности как-то смягчить, приспосабливая имена свои и своих детей к окружающей среде. И я, пройдя все советские «университеты» не только не осудил Нику, а, наоборот, проникся сочувствием к его нелегкому положению. И наличие у него русской жены, и двух русских мальчишек, одного из которых звали Алешей, совсем не облегчало его именной проблемы. В наших разговорах мы вспомнили, годы нашего поступления в институт. В 1950 – 1954 годы, во многих институтах были открыты специальные отделения, предназначенные для выпускников техникумов, специальность которых соответствовала профилю института. Эти отделения, за счет повышения учебной нагрузки, используя знания, полученные в техникуме, осуществляли выпуск инженеров за три года, вместо шести лет при обычном обучении.
Ника, также как и я окончил техникум в 1951 году. Узнав о наличии такого отделения в Ленинградском Горном институте на факультете
«Электрооборудование горных выработок», он отнес туда свои документы, которые были у него приняты, и он был допущен к приемным экзаменам.
Нужно вспомнить, что в конце сороковых в Советском Союзе уже начала набирать силу антисемитская компания, достигшая своего апогея к пятьдесят третьему году, в виде дела о врачах убийцах. К пятьдесят первому году эта
компания уже имела достаточный разгон. Зная это, Ника сидел над учебниками день и ночь, что при его умной голове привело к неплохому результату - он блестяще сдал приемные экзамены, заняв по числу баллов второе место, среди всех поступающих на это отделение. Каково же было его удивление, когда он не обнаружил своей фамилии в списках абитуриентов, принятых на первый курс института. Просмотрев списки счастливчиков, он увидел много знакомых фамилий. Это были ребята, с которыми он вместе сдавал приемные экзамены, которым подсказывал, и посылал шпаргалки. Во время разговоров в институтских коридорах, они ему сообщали результаты своих экзаменов, и он точно знал, что в их экзаменационной ведомости были даже тройки. Его удивление перешло в возмущение, и, поскольку терять ему было нечего, он направился на прием к ректору института. Ворвавшись в приемную ректора, он обнаружил большую очередь, желающих добиться справедливости. При этом он обратил внимание на то, что у всех ожидающих очереди на прием были одинаковые по величине и по форме носы. Это не охладило его пыл в борьбе за справедливость, он стал ждать приема. Ждать пришлось долго, но он был упорен, и наступил момент, когда он предстал перед приемной комиссией.
За столом сидели обаятельнейшие научные работники, их лица сияли доброжелательностью, всем своим видом они показывали, что они готовы на все ради справедливости. Во главе стола сидел ректор института, являвшийся одновременно председателем приемной комиссии, обладающий всем научными степенями, регалиями и премиями, и также излучающий желание осчастливить каждого, пришедшего на прием. Диалог происходил примерно следующий.
Ректор: Здравствуйте дорогой коллега! Какие у Вас имеются к нам вопросы?
Ника: Я не понимаю, почему меня нет в списках принятых в институт?
Ректор: Очевидно, Вы сдали экзамены хуже других абитуриентов.
Ника: Но я увидел в списках многих, сдавших экзамены хуже меня.
Ректор: Назовите этих людей.
Ника: Я не хочу быть доносчиком, посмотрите ведомости экзаменов и Вы
убедитесь в этом сами.
Ректор: Если Вы не назовете этих лиц, нам не о чем будет разговаривать.
Ника: Хорошо, я назову Вам фамилию одного из них. (Называет фамилию)
Ректор: (Обращаясь к секретарю) Принесите дело названного абитуриента
и дело товарища Мамута.
Принесенные дела, подает ректору кадровик, при этом дело Мамута
раскрывает сам и пальцем указывает место, где находится пункт № 5.
Ректор внимательно просматривает ведомости и анкеты названого
юноши и Ники, после чего с возмущением обращается к Нике.
Ректор: Как же вам не стыдно, Вы сын инженера хотите занять место сына
уборщицы. (Вся комиссия возмущенно качает головами)
Ника: Значит Вашим детям, доктора наук, далее семилетки тоже нужно
закрыть путь. А мой отец на пенсию ушел с зарплаты в тысячу рублей в
месяц.
Ректор: Вон! Из моего института!.
Вот таким воспоминаниям мы с Никой предавались во время нашего дипломного проектирования, когда проблема нашего высшего образования была уже практически решена. Мы уже думали о продолжении нашей учебы. Ника совершенно уверенно собирался идти в науку, писать диссертацию. К сожалению, наши дальнейшие пути разошлись, и насколько реализовались его планы, и как он построил свою жизнь, я не знаю.
Но почему я запомнил его рассказ? Дело в том, что я, как и Ника в том же 1951 году пошел подавать документы на поступление в Горный институт. Но я уже увлекся своей специальностью, полученной в техникуме, и в последний момент я решил, что лучше я буду техником на электростанции, чем инженером на шахте.
Из рассказа Ники, я узнал, что меня ожидало, если бы я не изменил своего решения. Вспомнился мой родственник, который поступал в том же году в консерваторию, его не приняли с формулировкой – «экспрессионизм в музыке».
И весь этот рассказ навевает много подобных воспоминаний.