Условия поездки на этот раз были более «комфортными» чем в 1946 году. Однако плацкартный билет был только в поезде – Ленинград – Москва, от Москвы до Джамбула мы смогли получить места только в общем вагоне, а ехать предстояло почти четверо суток. Хорошо, что мы люди военного поколения, привыкли ко всяким условиям, и в этом поезде быстро обжились, познакомились с соседями, и доехали до Джамбула почти нормально. Хотя нельзя не отметить одного нюанса. Поездная бригада была из Алма-Ата, проводницы были казашки. Как только выехали из России и въехали в Казахстан, вагон стали наполнять свыше всех допустимых пределов. Когда поезд подходил к какой либо станции, к проводнице подбегала толпа желающих попасть в поезд, быстро о чем то столковывались на своем языке, и, получив ее согласие, неслись в кассу покупать билеты.
В это время поезд пересекал пески Кызыл-Кум, в вагоне было нечем дышать. Некоторые пассажиры пытались протестовать, но проводницы заявили – « это наша земля, будете возникать, на следующей же станции еще подсажу столько же». Уже тогда мы увидели трещины в «дружбе советских народов». В Джамбуле нашли автобусную станцию, купили билеты до Байкадама и пошли прогуляться по городу. По каким то признакам почувствовали, что город наполнен людьми
прошедшими сталинский Гулаг. Одни были слишком старомодны и интеллигентны для этого города, другие наоборот раздавлены свалившейся на них судьбой и опустились. Осталась в памяти необыкновенная, доведенная до совершенства система орошения. Вдоль всех улиц журчала вода в маленьких арыках, и город, благодаря этому, город был весь в пышной зелени. В этот период в Джамбульской области, как во всем Казахстане, осваивались целинные земли, на улицах было много молодых русских ребят, которые также жаловались на недружелюбие казахов.
Поездка в автобусе, длившаяся почти пять часов, прошла нормально. На нас она произвела впечатление, необычностью пейзажей, мы впервые видели настоящую пустыню. До горизонта плоская земля, местами песчаные барханы, но в основном глинистая почва с редкими пучками растений. Если появлялась машина, то за ней тянулся почти километровый пыльный хвост, видимость в котором была нулевой.
Поздно вечером прибыли в Байкадам, где нас встречали мать, ее муж и их друзья. Почти все встречающие пошли домой, где уже был накрыт стол, и все собравшиеся начали праздновать наше прибытие. Мы прекрасно понимали, что мы были не просто гостями, приехавшими проведать своих родителей. Сидевшие за столом, такие же ссыльные, оторванные от родных, прошедшие все круги гулаговского ада, хотели хотя бы прикоснуться к встрече матери и сына, и, как-то представить свою предстоящую такую же встречу со своими родными. Сидели допоздна. На следующий день познакомились с маминым мужем. Его история была такая же трагичная, как почти у всех, прошедших гулаговскую систему. В тридцатых годах он работал инженером- строителем и попал под каток НКВД. Запомнились его слова – «если бы моя любимая мать, которой я обязан жизнью, за полчаса до моего ареста, рассказала мне, что со мной будет через час. Я бы ей ответил, что я отрекаюсь от тебя и отдаю под суд народа за клевету, поскольку такого ужаса, какой ты мне представила, не может быть». Он долго просидел в камере смертников, потом приговор был смягчен, он получил пятнадцать лет лагерей. Отбывал срок на карагандийских рудниках. После освобождения был приговорен к ссылке в Казахстан. Этапным порядком был препровожден в Байкадам.
Здесь, чтобы не умереть с голоду, работал подсобникам у чабанов, подшивал обувь населению и т.д. В 1952 году, при очередной отметке, в отделе КГБ ему дали расписаться в том, что он ознакомлен с постановлением о замене срочной ссылки на пожизненную. Он рассказывал, что многие, получив такую бумагу, впадали в истерику, падали в обморок.
Я, говорил он, подписал ее с улыбкой безразличия, и на окрик сотрудника - «не улыбайтесь, это навечно», ответил – «навечно только глупость».
На следующие дни знакомились с другими их близкими друзьями.
Карут Евгений Адольфович, представитель старой русской интеллигенции, из семьи, имеющей шведское происхождение. Его предки отличились при защите Севастополя, и отмечены на соответствующих мемориалах. Стал инженером до революции. Когда началась первая мировая война, посчитал долгом чести пойти в армию. Попал в плен к немцам. После окончания войны, в двадцатых годах, через Америку был депортирован в Россию. Работал руководителем строек сахарных заводов на Украине. Конечно, не мог не быть обвиненным в шпионаже в пользу вражеской страны, прошел все ступени пыток, но, к счастью, избежал расстрела.
Его жена Елизавета Владимировна, из петербургской университетской семьи во многих поколениях, сама преподавала в ленинградском университете французский язык. Познакомилась с научным работником из Франции, стажировавшимся в России, который по окончании стажировки вернулся во Францию. У нее родилась дочь. Ее в 1937 году также обвинили в шпионаже.
Супруги Волковы, он доцент ветеринарного харьковского института. Что ему было вменено в вину, не знаю, но и он прошел все ступени этой мельницы. После реабилитации вернулся в Харьков, работал в своем институте, и занимался научной работой.
Эти люди пытались сделать наше пребывание в Байкадаме более интересным. Запомнилась поездка в отроги хребта Каратау на рыбную ловлю. Мы, действительно, увидели красивые горные пейзажи, текущие в расщелинах горные речушки, удивительный для нас животный мир. Но всему приходит конец, также как и нашему отпуску.
Обратный путь прошел без приключений. Осталось в памяти посещение в Москве Дрезденской галереи, которую правительство решило выставить перед отправкой в Германию.
Свободное копирование
