Поскольку ночной конвейер по поставке детского материала в детприемники работали без остановки, его работники должны были разгружать помещения для размещения следующих партий детей, не давая собранным детям засиживаться. Поэтому уже через два или три дня, я был включен в группу детей направляемых в детские дома Горьковской области. По приезде в Горький нас распределили еще раз по возрасту, и я в компании таких же малышей поехал в дошкольный детский дом села Саваслейка, Кулебакского района Горьковской области.
До Горького с нами ехали брат и сестра Шарковы, его звали Олег, мы с ним потом дружили. Сестра мне казалась взрослой, ей, наверное, было лет десять или двенадцать. Она очень нежно ухаживала за братом. Но ее отправили в детдом для школьников, а его со мной в дошкольный. До сих пор, вспоминаю об этом, мало того, что детей лишили родителей, но оставшиеся две родные души, которые могли бы в этом сиротстве поддерживать друг друга, нужно было разъединить...
О детдоме, как об учреждении, у меня до сих пор остались хорошие воспоминания, мы были неплохо одеты, сыты, нас развлекали. С нашим приездом организовали первый класс. Нам рассказывали, что детский дом был размещен в бывшем поместье княгини Уваровой. Кругом были красивые места, характерные для средней полосы России. Даже с удовольствием вспоминаю наших воспитателей и директора, фотографии которых у меня хранятся до сих пор. Уже много позже, я понял, почему это наш директор проводил со мной индивидуальные беседы о Павлике Морозове, уговаривал меня восторгаться его подвигом, наверное, ему дано было соответствующее указание свыше. Поскольку меня убедили, что мои родители находятся в важной государственной командировке, и по ее завершении они с честью вернутся, я не понимал тогда, почему к Павлику Морозову я должен относиться с большим почтением, чем мои товарищи. Хотя, как я теперь понимаю, у большей части из них, родители были, подобно моим репрессированы.
Что же происходило в моей родне, живущей в Ленинграде и в Москве. Их положение было незавидное. Поскольку внезапное исчезновение семей, стало нормой жизни советского человека, они, конечно же, понимали, куда делись мои
родители. Как они потом мне рассказывали, многие из них еще долго просыпались в холодном поту среди ночи, от каждого автомобильного гудка, доносившегося с улицы, ведь этот "воронок" мог ехать за каждым из них. Они ведь были на положении родственников «врага народа». С другой стороны они не могли не беспокоиться о нашей семье. Что с моими родителями, они могли себе как-то представить, хотя на то, что произошло на самом деле, их фантазии не хватало. Отца думали, могут посадить на пару лет, мать же просто подержат для острастки и выпустят. На самом же деле отец был расстрелян, а мать на восемь лет отправлена в сибирские лагеря. Когда одна из теток, ничего не слыша о нашей семье, пришла к нам домой дней через десять после ареста, она обнаружила опечатанную дверь, и шарахавшихся от нее соседей, у которых пыталась хоть что-нибудь выяснить. Стало все понятно. Одно теперь их интересовало, куда делся ребенок. Когда они стали проявлять интерес к этому, то во всех учреждениях, куда они обращались, им задавали нешуточный, коварный вопрос - «а почему это вас интересует ребенок врагов народа!?».
Наверное, по этой причине они молчали, набрав в рот воды, не менее года. Лишь затем, соблюдая все предосторожности, начали разыскивать меня. Прошло немало времени, пока я был, наконец, найден. Одна из родных семей, живущая в Ленинграде, отважилась взять меня к себе. Слово "отвага" это не гипербола, это реальная обстановка того времени, за мной еще двадцать лет тащился хвост, как сына "врагов народа". Таким образом, с 1939 года я стал ленинградцем.
Свободное копирование
