Поздно ночью (так как заседание исполкома затянулось) мы собрались в одном из офицерских флигелей и принялись обсуждать проект соглашения. Я сел за письменный стол. Скобелев развалился на кушетке. Церетели нервно прогуливался по комнате. Я писал, а делегаты Временного правительства от времени до времени вставляли в мой текст те или иные поправки. Иногда при этом возникали разногласия. Но в общем по большинству вопросов удалось прийти к соглашению.
Относительно комиссара Временного правительства было решено, что он не будет назначаться из Петрограда, а должен выбираться Кронштадтским Советом и утверждаться Временным правительством.
-- Но если выборным комиссаром окажется большевик, он ведь будет проводить свою партийную политику? -- вопрошал нас Церетели.
Мы ответили, что большевик, разумеется, не может принять данный пост ввиду полного несогласия с политикой Временного правительства. Таким образом, факт избрания большевика был исключен, и это сразу внесло успокоение и создало почву для соглашения.
По третьему пункту между нами и министрами никаких разногласий не вышло. Мы ответили, что в настоящее время не предполагаем вносить изменений в систему организации судов и органов самоуправления, как учреждений общегосударственных. Но четвертый пункт -- "больной вопрос", как назвал его Церетели, снова вовлек нас в самые ожесточенные споры.
-- Сделайте красивый жест, -- уговаривал Церетели, -- переведите арестованных офицеров в Петроград, и вы этим вырвете почву из-под ног буржуазных клеветников, распространяющих ужасы о кронштадтских тюрьмах.
Для нас такое было неприемлемо. Хорошо зная настроение кронштадтских масс, мы понимали, что перевод арестованных в Питер кронштадтские матросы сразу расценят как замаскированное их освобождение. Церетели и Скобелев опять были вынуждены уступить. Сошлись на том, что в Кронштадт приедет специальная следственная комиссия, которая совместно с нашей комиссией на месте разберет все дела, виновных предаст суду, а невинных отпустит.