Вновь в моей душе завелся червь сомнения. Но все по порядку. Утром до обеда - монтаж. Кое-что успел сократить, изъять. В 15 часов состоялся показ картины Б. Т Удодову, приехавшему к нам из Воронежа. Вызвалась глядеть фильм и Н. Н. Глаголева, так как завтра на худсовете ее не будет. Села рядом и снова начала цыкать в тех местах, которые ей не нравились. Просмотр был просто пыткой, то и дело рвалась пленка, показ прерывался, включалась-выключалась ремонтируемая вентиляция (почему-то именно в это время), вспыхивала на дверях лампочка, входили и выходили какие-то люди. Да и сам Удодов опоздал на 10 минут.
Окончился просмотр, и Н. Н. Глаголева, как ни торопилась, все же осталась выслушать замечания Б. Т. Удодова. Он начал "лить бальзам" на души моих оппонентов и капать яд мне на сердце. Перечислил все свои первоначальные замечания по сценарию, которые я так и не учел в работе. И начал, с точки зрения филолога-лермонтоведа, разнимать словесную вязь фильма на составные, анализируя и вспоминая по годам создание каждой фразы и стиха.
Когда мы прощались, я ему прямо сказал, что от завтрашнего просмотра зависит судьба фильма, и если он завтра примет фильм, посмотрев его еще раз сердцем, а не умом, то станет в ряды защитников Михаила Юрьевича.
Я видел, что в картине много надо было поправлять, сокращать, перемонтировать, вычищать, но к завтрашнему просмотру на худсовете это сделать, к сожалению, невозможно. И от этого я занервничал еще больше. Уже в Матвеевском вдруг вспомнил, что план травкинской земли стоит не на месте. Позвонил в монтажную (мои дорогие монтажницы в восемь часов вечера были еще за столами) и попросил Лилию Михайловну перемонтировать всю сцену в горах по моему новому плану. Завтра посмотрю на экране.
Свободное копирование
