29 декабря
С утра занималась фотографией. Немного играла, упражнялась. После обеда играли с Львом Николаевичем в четыре руки Шуберта "Трагическую симфонию". Сначала он говорил, что это глупости, мертвое дело -- музыка. Потом играл с увлечением, но скоро устал. Он слаб после болезни, все под ложечкой болит и запор, и похудел он, так мне нынче больно было на него смотреть. Вечером часа на два уезжала в концерт пианиста Габриловича. Играл он, конечно, хорошо, удивительно piano выделывает. Но я все время вижу его старание и умысел и потому он меня не увлекал. -- Никого нет лучше Гофмана и Танеева.
Вчера мы с Л. Н. ездили к брату Саше: Л. Н. играл в винт, а я слушала, как мне играла одна пианистка. Сыграла она и тот полонез Шопена, который нам играл летом С. И. -- Так меня всю и перевернуло от воспоминаний его чудесной игры и его милого общества. И все это кончено -- и навсегда!
Была вчера у Столыпина старика. У него молодежь разная собирается и поют "Норму". Живой старик, а ему 76 лет!
Думала о том, что Л. Н., .находя в церкви много лишнего, суеверного, даже вредного, отверг _в_с_ю_ церковь. -- Так же в музыке, слушая разную чепуху, встречающуюся в последнее время у новых музыкантов, он отверг _в_с_ю_ музыку. Это большая ошибка.
Как десятками лет отбросили все лишнее, весь музыкальный сор, и остались настоящие таланты, так и из теперешней музыки новой отбросят все лишнее и останутся единицы; в числе их будет, наверное, Танеев.
