23 февраля 1941 года
День Красной Армии. Отца, конечно, поздравили. Скоро, скоро и меня станут поздравлять — осенний призыв, полгода — и я там. А до конца школьной жизни осталось считанных четыре месяца: время бежит, и что-то по-особенному тревожно на душе. Даже не потому, что до сих пор не ответил Ане, а по какой-то иной, совсем непонятной причине, которая, неназванная, так и носится в воздухе... Как бы без причины, просто так мне тревожно и тяжело. Очень, очень странно! Как в той песенке из кинофильма: «В воздухе пахнет грозой!» А может быть, все-таки из-за Ани, из-за моего дурацкого молчания?
Меня назначили начальником команды допризывников, сочли исполнительным. Руководство из военкомата после всех разговоров и обсуждений решило, что теперь нечего бояться за сведения, нужные для района. Они, мол, будут подаваться правильно и вовремя. А Иван Васильевич, — тот даже поулыбался мне и сказал, что он на меня надеется.
Если бы все эти слова, приятные, могли бы меня утешить!.. Я вот до сих пор не написал Ане. И совсем не потому, что она велела порвать ее письмо (чего я никогда не сделаю) и не отвечать, наоборот! За это время я понял (нет, я почувствовал!), я почти уверен в том, что она просто из девичьей гордости так велела и, что вполне возможно, все еще ждет моего ответа! «Милый Коля...»
А меня — как заморозило. Не ум и не сердце, а, наверное, нервы заморожены. Получается, как в реке: необходимо плыть, а я не могу, а я весь скован, и все мысли куда-то порастеклись. Остается только лечь на спину, закрыть глаза и — положиться на волю судьбы... На течение? Авось и прибьет к нужному берегу? Уж это мне пушкинское «да понадеялся он на русский авось...»
У меня такое ощущение, что я сейчас живу как бы автоматически. Я только на Аню смотрю, как живой человек, и этого она не может не знать, не понимать, не чувствовать.
Да что это опять со мной? Я, кажется, готов чуть ли не обвинить ее в том, что она послала мне письмо? Хотя в нем теперь вся моя надежда? Или в том, что она, может быть, все еще ждет от меня ответа? Нет, определенно пора обратиться к врачу насчет моей нервной системы, давно, давно пора! И что Аня должна теперь думать обо мне? Ужас, ужасно... Я весь извелся, а кто в этом виноват, кроме меня, моего дурацкого характера и суровых принципов, вложенных в меня родителями?
Нет, людям легким, конечно, и жить полегче, что там говорить!
А я и есть не хочу и даже не могу. Так, глотаю что-то сверх желания, лишь потому, что так надо и чтобы маманю не пугать.
Учиться стараюсь, но тоже через силу — скоро выпускные экзамены на аттестат, и я обязан сдать экзамены, А былого удовольствия в учебе не нахожу, просто перемогаю себя. Так иной раз и подмывает швырнуть все книги с тетрадями на пол, а это уж совсем ни в какие ворота не лезет...
«Милый Коля, я люблю тебя давно и очень сильно...» Нет, какие слова написала эта девочка, и где она их только отыскала!
Был и есть чудак! Вот, бабушка Марфа говорила, — когда она венчалась с дедом Иваном, то им в церкви надо было клятвы принести в верности и в том, что они будут беречь и помогать друг другу в радости и в печали, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит их. Кажется, примерно, так. Я бы не отказался поклясться в этом Ане!
А вот в прошлом году, в это же время, я был подавлен простым отсутствием у нее кос! Совсем был не взрослым!
