Последнюю ночь я переночевал на уже не моей кухоньке и рано утром отправился на поиски своей судьбы, работы и крова. Эти поиски привели меня в паровозное депо на Предшахтной, расположенное в нескольких километрах от центрального поселка.
– Не нужен ли вам кто-нибудь? – спросил я начальника депо, войдя в контору.
Начальник паровозного депо Наумчик Высотский, или просто Наумчик, как все его звали, такой же «вечноссыльный» троцкист, внимательно посмотрел на меня.
– Мне нужен сторож, ночной сторож, оклад 360 рублей.
– А жить есть где?
– На старой водокачке. Вон там. – Он кивнул головой в сторону водокачки. – Там уже один живет, тоже сторож. Ты тоже на цепи? – спросил Наумчик.
– Как и все тут.
– А как твоя фамилия?
– Арцыбушев Алексей!
– А отчество? – допытывался он.
– Петрович, – ответил я.
– То, что ты Алексей, я могу поверить, но в то, что ты Петрович, не верю. Ты аид?
– Нет, я русский.
– Не может этого быть, не верю.
– А какой мне смысл врать?
– Нет, ты все же аид, ну ладно, в сторожа пойдешь?
– Пойду, у меня нет выбора.
– Пиши заявление.
Он подал мне лист бумаги, я написал. Наумчик прочитал, что-то начиркал на нем и положил в стол.
– Сторожить будешь посменно: ночь – ты, ночь – Гулям. Отвечаешь за все, что в депо, за подъездные пути ответа не несешь. Понял? Спать можешь, закрыв ворота: паровозы никто не украдет. Заступишь на работу с завтрашней ночи, а сейчас иди на водокачку. Посмотри, где жить будешь, а то, может, и не понравится.
Он вывел меня на двор и показал водокачку, стоявшую метрах в трехстах на развилке путей.
– Будь здоров, Петрович, если Петрович. Добродушная физиономия Наумчика смотрела на меня, и на ней было написано: «Какого хрена ты скрываешь от меня, что ты аид, я ж это вижу».
Я пошел по путям. Около депо лепилось несколько домиков. Большая парокотельная дымила своими трубами. Горы шлака и угля. На подъездных путях паровозы и паровозики-«кукушки». Кто под паром, кто на ремонте, кругом копошились чумазые люди, кто с чем у своих паровозов. Справа лесок – сосна и ель, слева – тундра и болота, вдали – отвалы шахт и терриконники. Впереди, за развилкой дорог, стеной встал приполярный лес. Гудки паровозов пронзали уши. Серая, унылая, как все вокруг, бревенчатая изба, рядом пескосушилка. Я по ступенькам вошел и открыл дверь в мое новое пристанище. На железной койке у окна лежал человек. Посередине стояли бездействующие насосы. Деревянный стол у кровати. В углу, у входа, жарко пылающая печь. Человек встал и сел на койку, протянул мне руку и сказал:
– Гулям. – А затем добавил: – Мансур.
– А я – Алексей, буду с тобой вот тут жить и сторожить. Мрачное и удручающее впечатление произвело на меня мое новое жилище. Закопченные, грязные бревенчатые стены, зашарпанный пол, закопченная, облупленная печь. Обшарил я все это своим грустным взором и нашел место, чтобы поставить свою койку. Гулямчик оказался славным малым, добродушным узбеком, приблизительно одних со мною лет, хотя выглядел намного старше. Мы сели друг против друга, и каждый из нас вкратце рассказал свою грустную историю. Мы всласть пили зеленый чай, прихлебывая его из железных кружек; текла беседа двух человеческих душ, неожиданно оказавшихся на старой водокачке, окна которой смотрели на болота, подернутые первым хрупким льдом, на темные ели вдали и хмурое осеннее небо. Вот здесь, средь застывших в своем бессилии насосов, закопченных стен, должна продолжаться, вернее, вновь начаться моя «вечная жизнь». Одна будка, одна цепь и две жизни, случайно встретившиеся в непонятном водовороте человеческих судеб. Но жизнь научила в плохом искать лучшее, не унывать, не падать духом, не плакать об утраченном, на все смотреть с юмором и смеяться там, где хотелось бы плакать. Сама жизнь открывает пути, судьба ведет по ним, знай себе иди! И я пошел на уже не мой чердак, откуда был изгнан, как Адам из рая в «преисподнюю». Пошел за своим барахлом, чтобы оттащить его в свое новое убогое жилище, и в нем, быть может, новый друг на меня не отточит нож за голенищем.
Свободное копирование
