Был сентябрь на дворе, надвигалась зима. В моей комнатке было тепло и уютно. В нее я недавно перебрался из Дворца. Я не чаял, как бы скорей из него выбраться. И днем, и ночью я постоянно на глазах, в гуще «созидательной» деятельности творцов АРХИПЕЛАГА. В зале то слет, то конференция. Одно мероприятие за другим. Кругом квадратные плечи в погонах, сытые красные рожи, жирные загривки, сверлящие точки, ощупывающие с ненавистью и презрением. При неминуемых встречах, а деваться было некуда, я чувствовал на себе их гадливый взор, подозрительный и настороженный. На своем лице я никогда не умел носить маску, нужную по обстоятельствам, потому оно выражало то, чего они стоили. Это было крайне опасно не для них, а для меня. Я их презирал, и весь мой вид свидетельствовал об этом. Надо было сматываться, и чем скорей, тем лучше. Что я и сделал, ради чего и вкалывал день и ночь.
Идя как-то на свой милый сердцу чердак, я встретил одного малого, с которым вместе сидел.
– А, привет!
– Привет!
– Как ты?
– А ты как?
У него лучше, чем у меня: он едет домой в Краснодар. Мысли о Варе меня не оставляли. Весь этот бабский хоровод, кроме осадка и опустошения, ничего в себе не нес. Причала не было. Лодка плыла, зачерпывая мутную воду. Это не моя стихия, и часто я, уткнувшись в подушку, ревел не так, как полковник на сцене, а настоящими, человеческими слезами. Необходимо пристанище, а где его взять? Лагерные бабы, пусть и молоденькие, все они прожженные насквозь: прожгла их сама жизнь, и винить их не за что. Но строить с ними то, чего требовала и искала душа, бесполезно. Не выстроишь. Потребности наших душ были разными, и под одеялом их не найти. Часто в минуты тоскливых раздумий я вспоминал Варю. Ее образ для меня всегда оставался светлым, и его не замарали обстоятельства, нас разлучившие. Я, пройдя жестокую школу жизни, многое научился понимать, а главное, прощать, а это наука. Я все постарался простить Тоне, а было что прощать, но жить с ней я бы не смог. Часто в жизни бывает так, что, простив, надо отойти подальше, по пророку Давиду: Уклонися от зла и сотвори благо (Пс. 36:27). Зло нейтрализуется, когда с ним не соприкасаешься. Прости и отыди как можно дальше.
Но я от Вари не видел зла или не успел увидеть, так как вместе мы не были. В памяти сохранился кроткий, светлый образ, манящий к себе своей чистотой. Порой мне казалось, что жизнь ее не сложилась, что в том, кто с ней сейчас, она не нашла того, что искала. Сомнения мучили меня, одолевая все сильней и сильней. Но как узнать, как убедиться? Писать бесполезно, я прикован цепью, как пес к будке: короткая проволока – для видимости свободы.
– Послушай, Иван! Когда ты едешь в Краснодар?
– Скорей всего, завтра, ночь перекантуюсь в поселке – и на поезд.
– Кантуй у меня, места хватит.
– О! Как здорово, у тебя есть хавира!
– Есть! Пойдем, зайдем в магазинчик, прихватим, что надо, и айда.
Вот мы и сидим. Трещит затопленная печь. Бутылочка на столе. «За тех, кто в море! За тех, кто там!» У ста жуют, голова мыслит.
– Иван, а не сделаешь ли ты мне одну огромную услугу? Ты едешь через Москву, не смог бы ты зайти по одному адресу, тут же у вокзала, у Курского, с которого тебе ехать домой?
– Конечно, какой разговор? Зайду. Что передать?
– Я тебе напишу коротенькую записку. Но ты по адресу должен прийти рано утром, слышишь, рано, часов в семь, не поздней.
– Хорошо, мне что стоит, я же на вокзале буду ночевать. Пиши.
Я сел и написал: «Варюшка! Мне все известно. Я ни в чем тебя не виню. Если ты вышла по любви и нашла то, что искала, то рад за тебя, если же нет, то во мне ничего не изменилось, каким я был, таким и остался. У меня ни кола ни двора, будешь ты – будет все. Я освободился, нахожусь в ссылке навечно. Коми АССР, пос. Инта. До востребования».
Я запечатал конверт и написал адрес. Подсев к Ивану, я нарисовал ему вокзал, площадь и дом с подъездом.
– Смотри, сюда ты войдешь, поднимешься на четвертый этаж, вот дверь. Позвонишь и спросишь Варю Мельникову. Письмо передашь только ей из рук в руки, никому больше. Не сможешь – разорви и выкини. Вот ее фотография, возьми с собой, чтобы не спутать, по ней определишь.
Дело сделано, самое важное, но которое меня неотступно мучило. Сейчас можно и нужно выпить за успех.
– Выпьем, Ванюшка!
– Выпьем, Лешка!
Мы чокнулись, выпили до дна всю бутылку и спокойно легли спать.
Свободное копирование
