Когда дело все же коснулось гонорара за доблестный труд, долго соображая, что-то подсчитывая на счетах, нам вывели «баснословную» сумму. Наш творческий труд, горение наших сердец были приравнены, согласно тарифам, к работе печников, сложивших печку.
Я вошел в кабинет начальника жилищного управления. Майор Купленик восседал в кресле.
– Товарищ майор, здесь допущена маленькая ошибка. Дело в том, что скульптура – это не печка, а если и печка, то мы сложили не одну, а пять.
Он посмотрел на меня так, словно видит впервые.
– О чем речь! Какая печка или печки?
– Дело в том, что по вашему заказу и по распоряжению полковника мы, я и Рейтор, в течение двух месяцев и день и ночь лепили, формовали и отливали то, что сейчас украшает ваш город, в частности больницу. Вами эта огромная работа и наш творческий труд оценены и приравнены к труду печника, сложившего одну печь.
– Ну и что? А что вы еще хотите?
– Мы хотим, чтобы его оценили не как печку, а как творческий.
– Всякий труд, в том числе и печка, – творческий. Вы что думаете, мы тут не творим? Мы только тем и заняты, что созидаем.
– Это совершенно справедливо, но вы получаете за свое творчество, и ваше созидание оценивается иначе, чем, скажем, сложить печку.
– Мы не имеем права платить вам больше того, что заплатили, и так рассчитали вас по высшей категории.
– Да, но в таком случае надо платить за пять печек.
– Если все сделанное вами посчитать в объеме, то это и будет одна печка. Вы все получили сполна, нам ваших денег не надо.
Он посмотрел на меня своими творческими глазами, напоминающими глаза тухлого судака, и по ним я понял, что разговор окончен.
– Товарищ майор! Мне негде жить, а жить мне вечно, не могли бы вы выделить из вашего жилого фонда каморку? Ко мне должна приехать жена с ребенком.
Он снова посмотрел на меня, и в глазах его было удивление моей наглости.
– Вас таких тысячи.
– Да, но среди тысячи вы нашли только двоих, могущих выполнить приказ полковника. И, как нам известно, вы от него получили благодарность за наш труд. Стоило бы и вам нас поблагодарить.
Купленик вертел в руках карандаш с отрешенным видом.
– Вам ничего не стоит дать какое-либо непригодное помещение из нежилого фонда. Я же не прошу у вас квартиры.
Майор в нетерпении бросил карандаш, а потом, подумав, снова взял.
– Вы знаете старую баню?
– Нет, не знаю, а где она?
– Там, за базаром, у ручья.
– И что там?
– Там чердак. На чердаке ржавые баки. Вы их можете выкинуть и своими силами превратить часть чердака под жилье, на двоих вам хватит.
– Спасибо вам, товарищ майор! Спасибо! А откуда взять необходимый материал? Доски, кирпич и все остальное?
– Со склада. Я дам указание. Все! Идите!
– Еще раз большое вам спасибо.
– Постойте. Напишите заявление и в нем укажите причину просьбы. Ну, там, жена приезжает и тому подобное.
Выйдя от него, я тут же состряпал нужное заявление по всей форме, со многими безвыходными положениями, для разрешения которых прошу чердак, обязуясь его в свободное от работы время из предоставленного мне казенного материала переоборудовать себе под жилье. Написанное я положил на стол «благодетеля». Прочитав, он наискось, как положено «созидателю» бесклассового социалистического общества, начертал: «Не возражаю». Мощный росчерк пера с брызгами подтвердил принятое решение.
Окрыленный сей маленькой победой, мысленно выкидывая ржавые баки, строя, прибивая, заколачивая и складывая печку, я помчался к Рейтору сообщить ему, что стоит приложить усилие, и у меня, и у него будет жилье. И каково было мое удивление, когда он наотрез отказался от этой затеи. «Ну и хрен с тобой, – подумал я. – Не хочешь, не надо, а для себя я сделаю».
Свободное копирование
