Ладно! Наутро у сельсовета еще издалека слышен вой и причитания, голосят, выплакивая в голос еще живых, тут стоящих с котомками мужичков, кормильцев своих детей и всей страны. Виснут бабы на их шеях:
– Да на кого ты нас покидаешь, голубчик, да на кого ж детушек своих оставляешь!
А детушки тут же, цепляясь за подолы матерей, плачут от испуга, плачут потому, что все плачут.
А из громкоговорителя на всю деревню мощным потоком, заглушая вопли страданий, бравурно несется песнь:
Заветы Ленина на нашем знамени, И сердце Сталина стучит у нас в груди! Пусть грянет клич на бой —Мы все готовы к бою в час любой. Мы все пойдем в поход За край любимый свой, за наш народ! Кузов грузовика набит битком. Под звуки бравурных маршей и вопли стоящей толпы, фырча и тарахтя, машина двинулась. Тяжкие минуты расставания позади, впереди у кого смерть, у кого плен, у кого увечье.
Присматриваясь, вижу, что большинство мужичков ущерблены: у кого бельмо на глазу, у кого на руке пальцев не хватает, кто хром, кто кос или крив. «Вот, – думаю, – кого уже забирать стали». Военкомат в Серпухове, зона, обнесенная колючей проволокой, проходная под охраной. В зоне – толпа народа. Вхожу в здание, муравейник, только и слышен приказ: «Сдавайте паспорта!» У столов давка. Хромые, косые, глухие и гугнивые, все в кучу, без всякой комиссовки, без медосмотра. «Сдавайте паспорта». «Ну, – думаю, – сдать-то я всегда успею, без медкомиссии тем более». Вспомнил я слова профессора: «Да тех, кто тебя призвал, под суд отдавать надо». Хожу, присматриваюсь. В углу у стола толпа, за столом лейтенантик что-то штампует на протянутых ему стоящим рядом капитаном повестках. Вокруг капитана свалка. Хромые, косые, глухие и гугнивые – все суют ему свои повестки. Лейтенантик штампует, как автомат: «До особого, до особого, до особого, до особого». Я подсунул ему под штемпель свою повестку. Шлеп! «До особого!»
Пулей я вылетел на улицу, сунул в проходной повестку со штемпелем «До особого»!
– Проходи!
Я на вокзал – и в Москву.
Свободное копирование
