Недели через две после этого праздника кто-то постучал в мою комнату: Войдите!» (нем.) — сказала я, думая, что это кто-нибудь от старушки Фогт или из какой-нибудь лавки; но, к моему удивлению, я увидела перед собой Николая Серно-Соловьевича. Он рассказал, что, узнав, что я нахожусь в Берне, нарочно приехал из Женевы, чтоб спросить, нет ли у меня писем или поручений в Лондон, так как он собирался туда через несколько дней. «Пойдемте посидеть на террасу,— предложила я,— там лучше, чем в этой пасмурной комнате». Мы вышли и сели на скамью; дочь моя забавлялась, собирая цветы и травы; была поздняя осень, я слегка дрожала. «Зачем вы так легко одеваетесь,— сказал Серно-Соловьевич,— ведь, право, холодно». — «Я забыла в Лондоне зимний манто, а покупать не стоит»,— отвечала я. Мы разговорились о России; радовала только надежда на освобождение крестьян, а в остальном мало было утешительного. Серно-Соловьевич ехал в Лондон, а оттуда... домой...
— Вы ошибаетесь, слишком мало перемен,— возразил он. На его вопрос, буду ли писать в Лондон, я отвечала: «Я недавно писала: скажите, что вы меня видели, расскажите о нашем разговоре». Так мы расстались. В то время я видела Серно-Соловьевича в последний раз.
Свободное копирование
