Так мы вернёмся в Кременец. В августе тридцать девятого. Вскоре передачи варшавского радио станут прерываться . И диктор будет повторять размеренно и грозно: «Внимание , внимание! Приближается!.. Внимание, внимание! Сорок шесть — тридцать восемь. Прошёл!» Немецкие бомбардировщики лягут курсом на Варшаву.
Я собирался рассказать о встречах с президентами. Хотя бы одну, особенно рельефно отпечатавшуюся в памяти, следует, пожалуй, описать.
Она случилась, как я предполагаю, в какой-то день — ближе к середине — того же сентября, при обстоятельствах драматичных.
На меня пикировал самолёт. То есть, он пикировал , конечно, не на меня лично. Он пикировал на кортеж потерявших лоск чёрных лимузинов. Длинномордые бьюики, паккарды, плимуты, шевроле следовали вереницей в юго-восточном направлении по нашей Широкой, булыжная мостовая которой кого только не перевидала на своём долгом веку... И кто-то сумел-таки разглядеть за стеклом одной из машин хорошо знакомую по портретам седую голову президента Речи Посполитой Игнатия Мосьцицкого. А может, показалось.
О том, что правительство покинуло Варшаву и пробирается по запруженным беженцами дорогам к границе с Румынией, конечно, по радио не сообщали. Однако именно в эти дни служба информации, все новости которой начинались словами «говорят, что...», оповестила Кременец о бегстве правительства. Поскольку ещё в августе из того же источника поступила рекомендация закупать в срочном порядке керосин, спички, мыло, — сомневаться в осведомленности этой, впрочем отнюдь не новой, службы не приходилось.
Германское командование, по всей видимости, располагало сведениями не только о самом факте бегства, но также о маршруте и графике следования правительственного кортежа. В результате пересечения этих информационных потоков мы и встретились: Президент, я и пилот пикирующего бомбардировщика Юнкерс-87. (Конечно, марку самолёта я узнаю позже, ближе к тому времени, когда уже сам стану объектом их интереса.)
Я торчал на улице, наблюдая за совершенно необычным для нашего городка автомобильным движением и демонстрируя приятелям-провинциалам эрудицию по части марок легковых машин. Кортеж следовал своим путём. Самолёт прибыл в точку бомбометания.
Уличный шум стал вдруг перекрываться нарастающим воем сверху. На меня падал самолёт. Он падал точно на меня. Я видел как бы его проекцию по продольной оси: круг пропеллера, крылья со странным изломом и под ними — лапы хищной птицы. Самолёт валился, вырастая, многоголосый вой переходил в непереносимый визг, который, казалось, сидит уже во мне, внутри. Я в первый и, пожалуй, даже единственный раз в жизни испытал в эти бесконечные секунды чувство леденящего, парализующего ужаса. Ужаса и беспомощности. И дикой жалости к самому себе: за что?!!
Тут самолёт тяжело отвалил, перейдя с визга на бас, и сразу ударили по голове, по ушам, по телу два взрыва. Я ринулся за пригорок, к дому, навстречу маме , которая уже бежала, бежала спасать.
