Дед мой Сухов Петр Васильевич был членом ВКП(б), вступив в нее сразу после Октябрьской революции, воевал в Гражданскую и воевал достаточно успешно ─ имел, по словам бабки и матери, какие-то награды. Я его никогда не видел, поскольку умер он еще до моего рождения, да и последние пятнадцать лет своей жизни с моей бабкой уже не жил. Где он похоронен – толком не известно, поскольку моя мать там не разу не была, да и название этого поселка произносит всегда по-разному. То – Ильинское, то – Фаустово, то – Виноградово. Мне на память от него остался только Знак «Отличник Пищевой промышленности», да и тот я в детстве, по неразумению своему, не понимая отличия значка с физиономией Гагарина, от наградного Знака, испортил и выбросил. Мать говорила, что у него были какие-то высокие и влиятельные друзья по Гражданской войне, которые ему помогали. Может быть, может быть… А может быть все проще ─ его послужной список или наградной лист был влиятельнее всех влиятельных друзей. Как на самом деле было ─ теперь уж никогда не узнать.
Как не узнать теперь и то, что толкнуло на Гражданскую войну моего деда, бывшего батрака, женившегося на дочери своего хозяина и имевшего от нее дочь, родившуюся перед Первой Мировой, то ли в 1913, то ли в 1914 году. Моя мать про нее ничего практически не знала, кроме того, что она работала сельской учительницей, но в родном ли селе Борец, Сараевского района Рязанской губернии или нет ─ неизвестно. Может быть, обрыдло молодому, здоровому парню деревенско-семейное однообразие, надоела жена, дочь, захотелось чего-то нового, неизведанного. И весь мир посмотреть и всех баб переебать. Вот, и рванул он из, честно сказать, хозяйского дома, и завертела-закрутила его революционно-военная романтика, захотелось помахать шашкой, порубить буйны головы ─ белых, синих, зеленых… все равно каких, лишь бы порубить. А может быть, захотел он спасти свою семью от коммунистов. Ведь женат-то был на дочери хозяина, значит ─ кулака. Следовательно, им грозило раскулачивание и высылка в Сибирь, а то и расстрел. Знаем мы, как озверевшее быдло расправлялось с состоятельными людьми. Чик – и готово. А став большевиком и уйдя на Гражданскую войну, он оставлял дома с одной стороны ─ кулацкую дочь, а с другой стороны ─ большевистскую жену. Все это догадки… догадки, но что делать – не сохранила моя семья больше никаких сведений о нем..
Но каковы бы не были причины, толкнувшие моего деда на войну, точно известно, что после войны домой он не вернулся. Гражданская война закончилась для него в Москве, видимо, на самом деле, к этому времени он оброс друзьями и возвращаться в родную деревню, разоренную большевиками, из сытной хлебной Москвы он не хотел и, думаю, что за годы военной разлуки, чувства и к дочери, и, особенно, к жене, притупились. К тому же в Москву перебрались все три его брата и сестра. Он ли помог им переехать или они это сделали самостоятельно ─ неясно. Один из братьев будет до войны работать судьей Черкизовского суда, а сестра Наталья, неимоверно толстая, садившаяся на два стула сразу ─ директором столовой. Про нее известно только то, что в военную голодовку она резко похудела и стала, к удивлению многих, очень симпатичной.
И моя мать и моя бабка отмечали, что Петр Васильевич был падок до женского пола сам и, как говорится, «бабами любим был и обласкан». Таилось в нем нечто такое, что тянуло к нему женщин и толкало их, порою, ради него на необдуманные поступки. Многие кассирши были обвинены в растрате из-за Петра Васильевича ─ брали они казенные денежки на загул-разгул, не могли остановиться, не могли совладать с собою, от обаяния моего деда.
Но все это будет позже – в 1930-х годах, а после Гражданки дед работал мастером лепных украшений, как считает моя мать ─ он делал арматуру под лепнину. Что же – может быть. Затем работал прорабом на стройках домов по Красносельской улице, на строительстве школы № 933 по Давыдовскому переулку и бани во Втором Краснопрудном. А вот потом как-то неожиданно перешел в пищевую промышленность. Чем вызван этот переход ─ неизвестно. Я думаю – не по своей воле. Ведь он был коммунист, а коммунисты не принадлежали себе. К тому времени уже начались репрессии. Пищевая промышленность в голодной советской стране всегда была одной из самых криминальных. Может быть всех пересажали и потребовались новые кадры. Вот и перевели его из строителей в кабатчики. Он работал одновременно(!) директором нескольких столовых. Одна из которых была в Третьем Краснопрудном переулке. Позже заведовал продуктовым магазином и одновременно руководил столовой.
В 1931 г. женился на Шамановой Евдокии Дмитриевне (моей бабке, в девичестве ─ Давыдкиной) и летом 1932 года у них родилась дочь ─ Юлия ─ моя мать. Тут-то и начинается противостояние зятя и тещи. Первые пять лет они живут все вместе в квартире на Ирининском переулке. Но отношения портятся с каждым годом. И моя бабка и прабабка Пелагея Прохоровна ─ обе не работают, постоянно находятся в доме друг с другом, а дед? ─ дед трудится с утра до ночи, зарабатывая деньги на семью. Ну и погуливает, конечно, немного. Но все ж… живут не бедствуя. И все равно мать начинает настраивать дочь против зятя. Почему? Неясно! Может быть, это был извековечный конфликт зятя и тещи. Может быть он ей просто не нравился, в конце концов ─ был не в ее вкусе. Может еще какие-нибудь чувства возникали в ее душе ─ ведь зять был всего на десять лет моложе тещи. А может быть все намного проще, без романтики, и чисто имущественные проблемы вносили разлад в их отношения. Ведь у моей бабки была дочь от первого брака ─ Нина. Вполне возможно, что Петр Васильевич уделял больше, и душевного, и, главное, материального внимания своей дочери, а не падчерице. И расходы на Нину падали на мою прабабку, что ей, естественно, совсем не нравилось, поскольку она, и не работала, и пенсии не получала. Но мне лично кажется, что главной и единственной причиной ненависти была партийная принадлежность моего деда. Вспоминая то, как ненавидела она Максима Горького, обвиняя его, и в спаивании мужиков (в том числе и своего мужа), и в том, что тот толкнул их на бессмысленную бойню, как в 1905, так и в 1917 году, можно поверить в то, что любой большевик, коммунист был ей ненавистен. Ведь после 1917 года было 5 лет голода и неустроя до появления НЭП. И во всем этом тоже были виноваты большевики. Поэтому мне кажется, что причиной ненависти тещи к зятю было партийное различие.
Бабка Евдокия Дмитриевна и дед Петр Васильевич 1931 г.
Отголоски охаивания зятя тещей я слышал и от своей матери, которая рассказывала мне, что ее отец, то есть мой дед, пропил ее любимые красные туфельки. Я спросил ее: «И что ─ тебе пришлось ходить босиком?» «Нет» ─ ответила она ─ «я надела другие». Я спросил: «А почему ты решила, что он их пропил?» Она ответила: «Потому, что он их принес, а через два дня унес. И бабушка сказала, что он их пропил». Может быть он их просто взял у друзей в магазине (известно, что все торгаши ─ друзья), а потом понял, что они некачественные и вернул обратно.
Моя мать с моим дедом Суховым Петром Васильевичем 1939 г.
Я пытался узнать от матери ─ кто же, кроме ее отца (если он только пил и пропивал) тогда обеспечивал семью? Но никакого ответа, кроме «не знаю» не получил. Из чего я сделал вывод, что все это чистой воды ложь. Теща любой ценой пыталась разбить семью своей дочери и использовала любые методы, вплоть до воспитания ненависти у ребенка к своему отцу. И, как показали дальнейшие события ─ ей это удалось.
Чтобы там не было, а отношения в семье ухудшаются и ухудшаются и, чтобы оградить свою жену от влияния тещи, дед с женой и своей(!) дочерью, переезжают в дом на Втором Краснопрудном переулке, оставив тещу и падчерицу в квартире на Ирининском. Вот это, как я понимаю, окончательно разозлило тещу (взял только свою дочь, сволочь), которая продолжала третировать свою дочь. Что привело к тому, что в 1939 году моя бабка развелась с дедом. Хотя развод этот был всего лишь юридическим актом, потому что супруги продолжали жить совместно.
Развод в те годы, как и бракосочетание, был достаточно анекдотичым. Никто не пытался мирить супругов, уговаривать их помириться. Решили зарегистрироваться ─ регистрируйтесь, решили развестись ─ разводитесь. Можно было хоть каждый день женится и разводится. Никто никаких ограничений не ставил. Вся операция занимала менее пяти минут, пока работник ЗАГСа запишет паспортные данные в книгу и сделает соответствующие пометки в паспортах. Свобода была полная. Многие молодые люди, желая провести ночь друг с другом, вечером женились, а наутро ─ разводились, получив наслаждение, при этом формально соблюдая, оставшиеся от старого мира, нравственные нормы. При разводе не требовалось даже присутствие обоих супругов. Бабушка говорила, что она стащила у деда паспорт и с этим паспортом пошла в ЗАГС, написала заявление о разводе и… все. Чтобы не разводить бумажную волокиту, он оставила фамилию мужа. Вот такая была простая и счастливая жизнь у наших дедов и бабок. Не то, что у наших прадедов при царе и православии. Без абортов и разводов.
Разведясь, в том же 1939 году в возрасте 34 лет моя бабка первый раз в жизни устраивается на работу. Что это было? Акт самоутверждения? Желание самой заботится о своих дочерях? Или же Петр Васильевич, оскорбившись на развод, лишил жену содержания? Не знаю. Как-то про причины устройства на работу ни моя мать, ни моя бабка не рассказывали. Зная, как не терпела работать моя бабка, какую ненависть к работе она привила своей дочери, никогда не поверю, что она сделала это по своей воле. Скорее бы сидела голодная, выпрашивая деньги у бывшего мужа и брата, чем начала бы трудиться. Просто страна покончила с безработицей, проведя чистки 1937-39 годов, значительно сократившие народонаселение, приближалась Вторая Мировая и мы стали готовится к войне, превращаясь в огромный военно-трудовой лагерь. И, если до 1930 года биржи труда атаковали толпы безработных, то теперь ситуация в корне изменилась. Требовалось трудится, трудится и трудится. Поэтому мне кажется, что домохозяек стали принуждать к труду.
Бабка устраивается работать в аптечный киоск на ВСХВ (ВДНХ-ВВЦ), при этом, окончив курсы аптекарей, на которых она изучала какое-то подобие латинского языка. Мать свято хранила тетрадки, исписанные бабкой на этих курсах. Я их видел в юношеском возрасте. На самом деле никакой латыни там не было ─ их просто заставляли запоминать названия самых ходовых лекарств на латинском языке и изучать падежи, да склонения. Обидно, что потом моя мать их куда-то выкинула, а жаль ─ интересный памятник эпохи.
Итак, супруги развелись, оба работают, но живут по-прежнему друг с другом. Пелагея Прохоровна так и не достигла своей цели. Через два года началась война, пришли бомбежки, трудфронт, голодовка ─ семейными склоками заниматься было недосуг, поэтому супруги в мире и здравии живут до 1942 года. Дед мой, по возрасту, на фронт призван не был (ему шел уже 49 год), но служил по гражданской обороне. Он, то ли строил, то ли заведовал бомбоубежищами, но получилось так, что у моей матери с бабкой было свое, личное, отделение в бомбоубежище, отдельно от остальных. Неплохо, да! И это муж, который, по словам его тещи, пропивает и прогуливает все и вся.
В 1942 году враг понемногу был оттеснен от города, стало жить посытнее-повольготнее и тут грянул гром! Петр Васильевич был арестован за растрату. Семейное предание гласит ─ на него написала донос кассирша, с которой он состоял в любовной связи, и, с которой он то ли не поделился украденными деньгами, то ли потратил эти деньги на другую любовницу, что ее сильно обидело и она решила таким образом ему отомстить. Деда судила партийная «тройка». Был исключен из партии и сослан, несмотря на то, что растраченные деньги вернул.
Не могу поверить в то, что доносчицей была кассирша. Зачем ей доносить, в принципе, на саму себя. Ну, да, виноватым окажется мой дед, но и у нее рыльце в пушку! Она же ответственна за кассу, он-то ─ директор. А ведь на дворе ─ самый тяжелый год войны. Тут за все, что угодно можно было получить расстрел на месте. Были свежи в памяти расстрелы 1937-39 годов. Ведь недаром из тех страшных военных лет пришла к нам, молодым, фраза «по законам военного времени…», которая обозначала смертную казнь без суда и следствия. Поэтому надо быть полной идиоткой, чтобы обидевшись на любовника, поставить саму себя поближе к стенке. Нет! Это могла сделать только его теща, Пелагея Прохоровна, которая, поняв, что методы убеждения не позволяют избавится от зять, решилась на его физическое уничтожение. Уверен ─ она надеялась, что его расстреляют. Растрата в самый разгар войны ─ это очень серьезное преступление. Но, видимо. учитывая и партийный стаж Петра Васильевича и его участие в Гражданской войне, делу был придан совсем другой оборот.
Менее чем через полгода, его освободили и восстановили в партии. Почему? Заступились высокопоставленные друзья? Было проведено повторное расследование? Не знаю! Одно точно ─ он вернулся с партбилетом и со всеми своими наградами. Оправданный! Но ─ разведенный. Не знаю, что произошло между супругами в тот далекий 1943 год, но мой дед уходит от бабки и получает место коменданта поселка профессоров «Ильинское» Рязанской ж.д. с проживанием. Где он и умер в 1959 году, за год до моего рождения, и похоронен, видимо, там же. Моя мать (его дочь) на его могиле ни разу не была. Видимо подействовала на нее агитация Пелагеи Прохоровны. Она только рассказывала, что была у него в начале 1950-х годов, и что он был женат на молодой женщине, которая вместо него работала комендантом, вследствие слабости здоровья Петра Васильевича.
Я нашел фотографию моей бабки, на обороте которой, рукою моего деда было написано обращение к ней, где он ясно говорит о том, что «злая мать» желает разлучить нас навсегда, клянется в любви и просит не покидать его. Помечено это послание как раз 1943 годом.
Бабка не стала мириться с дедом ─ она так и прожила в одиночестве еще долгих 27 лет. А я остался без деда и даже не знаю, где он похоронен, потому что мать не знает на каком кладбище его .
Пелагее Прохоровне в плане памяти, скажем так, тоже не повезло. Ее похоронили в 1948 году на Введенском единоверческом кладбище. Мать говорила, что она даже ходила к ней на могилу. Но потом, каким-то необыкновенным образом, ее могила исчезает. Мать объясняла это так, что, дескать, время было послевоенное, шальное, они пришли ─ а там другой человек похоронен. Вот такая сказка. Один раз она правда проговорилась, что на могиле не было, ни знака, ни ограды, все это должен был делать сын Пелагеи Прохоровны Александр. А он ─ не сделал… и т.д. и т.п. А бабка с утра до ночи работала, а мать была совсем маленькая – шестнадцать лет и хотела выйти замуж. То есть попросту говоря, никому до старой ведьмы дела не было и могила была просто неухожена и не обозначена, поэтому ее ликвидировали как бесхозную. Хотя, обычно, на место одного гроба другой не кладут, как минимум 15 лет, поскольку старый гроб еще не разложился – еще одна семейная тайна.
Свободное копирование
